— Тогда вы позвонили мне, — сказала Мэриан. Ее слегка задевало, что он говорит о себе и обращается к самому себе, словно позабыв, что она сидит рядом.
— А? Позвонил вам? Да, да. Вернее, я позвонил к вам в институт. Я помнил, как он называется. Наверно, трубку взяла телефонистка, я описал ей, как вы выглядите, сказал, что вы не похожи на обычных агентов, опрашивающих потребителей. Она догадалась, кого я имею в виду. Я ведь не знал, как вас зовут.
Неужели она ни разу не назвала себя? Мэриан была уверена, что ему давно известно ее имя.
Перемена темы разговора, казалось, завела его в тупик. Уставившись в пол, он посасывал окурок. Видя, что молчание затянулось, Мэриан сказала:
— Почему вам так нравится гладить? Я понимаю, это снимает напряжение. Но почему именно глаженье, а не игра в кегли, например?
Он подтянул свои худые ноги и обхватил руками колени.
— Гладить — приятно и просто, — сказал он. — Я совсем увязаю в словах, когда пишу эти занудные рефераты, сейчас, между прочим, мне надо сочинить нечто на тему «Садо-мазохистские мотивы у Троллопа». А глаженье… ведь я своими руками распрямляю вещи, делаю их ровными, гладкими. Разумеется, это не оттого, что я такой уж чистюля; но в плоской, ровной поверхности что-то есть!
Он переменил позу и теперь смотрел на нее в упор.
— Почему бы мне не прогладить вашу блузку, пока утюг еще горячий? — спросил он. — Я только подправлю рукава и воротник. По-моему, вы их плохо отутюжили.
— Блузку, которая на мне?
— Ну да. — Он разомкнул руки и встал. — А вы пока наденьте мой халат. Не бойтесь, я не буду смотреть.
Он вынул из шкафа что-то серое, протянул ей и отвернулся.
Несколько секунд Мэриан стояла, сжимая в руках халат и не зная, как быть. Подчинившись ему, она наверняка почувствует себя неловко и глупо. Но было бы еще глупей сказать теперь: «Спасибо, я не хочу, чтобы вы гладили мою блузку», — ведь его просьба была совершенно невинной.
Через минуту она уже расстегивала пуговицы на блузке и надевала халат. Он был ей велик: руки тонули в рукавах, подол волочился по полу.
— Готово, — сказала она.
Она с некоторой опаской смотрела, как он берет в руки утюг. На этот раз операция казалась более ответственной — рука с горячим утюгом словно надвигалась на нее, — ведь блузка только что касалась ее кожи. Ну, да ладно, если он прожжет дыру или еще как-нибудь испортит блузку, всегда можно надеть другую.
— Ну вот, — сказал он, — я кончил.
Он выключил утюг и повесил блузку на узкий конец гладильной доски, будто забыл, что Мэриан должна надеть ее. Потом он неожиданно забрался на кровать, лег на спину рядом с нею, вытянулся, закрыл глаза и заложил руки за голову.
— Господи! — сказал он. — Вечно стараешься отвлечься! Ну что за жизнь! Пишешь, пишешь — и все зря, никакого применения, получаешь оценку — и вся игра, потом выбрасываешь все в мусорную корзину, а на следующий год другой студент-бедолага будет писать на ту же тему. Нудный механический труд! Все равно что глаженье: гладишь эти проклятые вещи, потом носишь их, а они опять мнутся…
— И тогда можно снова их выгладить! — сказала Мэриан, желая его утешить. — Если бы они не мялись, что бы вы делали?
— Может быть, для разнообразия я занялся бы чем-нибудь более толковым, — сказал он, не открывая глаз. — Производство — потребление. Поневоле задумываешься, уж не сводится ли вся наша жизнь к тому, чтобы один вид отбросов превращать в другой? Человеческий разум долго сопротивлялся превращению в источник прибыли, но теперь и на нем хорошо зарабатывают: бесконечные ряды библиотечных полок, в сущности, не так уж отличаются от кладбища старых автомобилей. А самое противное, что человек никогда ничего не завершает, все повторяется! Знаете, я придумал грандиозный план, хочу добиться, чтобы листья не опадали с деревьев, ведь для дерева убыточно ежегодно выращивать новую партию листвы. И если уж на то пошло, листьям совсем не обязательно быть зелеными. По моему плану, они будут белые. Черные стволы и белые листья. Не могу дождаться, когда выпадет снег; летом в этом городе слишком много зелени, от нее задыхаешься, а потом все листья опадают и валяются в сточных канавах. Мне нравится шахтерский городок, откуда я родом; в нем многого нет, но по крайней мере там нет и растительности. Хотя большинству это и не по душе. Всю зелень там убивают плавильные заводы с высоченными дымовыми трубами чуть не до небес, и ночью дым отливает красным. Едкие испарения отравляют воздух, и на много миль вокруг — бесплодная земля, ничего, кроме голых камней, даже трава растет не везде, только громоздятся кучи шлака; вода, которая скапливается в углублениях скал, и та желто-коричневая от химикалий. Сажать в эту землю что-нибудь бесполезно, все равно ничего не вырастет. Я часто уходил за город и сидел на камнях, примерно в такое время года, как сейчас, все ждал, когда выпадет снег…
Мэриан сидела на самом краю кровати, слегка наклонясь к Дункану, слушая и не слыша его монотонный голос. Она рассматривала контуры его черепа под тонкой кожей и удивлялась, до чего он худ, почти как скелет. У нее не возникало желания прикоснуться к нему, а глаза, ушедшие в глубокие впадины, и резко обозначенные челюсти, движущиеся вверх и вниз на уровне уха, даже вызывали у нее легкое отвращение.
Внезапно он открыл глаза и с минуту смотрел на нее, будто не мог вспомнить, кто она такая и как очутилась в его комнате.
— Хм! — сказал он наконец, совсем другим тоном. — Ты в этом халате похожа на меня!
Он протянул руку, ухватился за ткань халата и потянул ее к себе. Она не сопротивлялась.
Переход от ровного, усыпляющего голоса к резкому восклицанию, и затем ощущение его тела — потому что он, как оказалось, все же был создан из плоти и крови, сперва испугали ее. Ее собственное тело напряглось, противясь ему; она попыталась отодвинуться. Но он обнял ее обеими руками. Он оказался сильней, чем она думала. Она не совсем понимала, что происходит; у нее даже появилось тревожное подозрение, что в действительности он гладит свой халат, в котором она лишь случайно оказалась.
Она подняла голову и посмотрела на него. Его глаза опять были закрыты. Она коснулась губами кончика его носа.
— Я должна тебе что-то сказать, — проговорила она мягко. — Я помолвлена.
В эту минуту Мэриан не могла в точности припомнить, как выглядит Питер, но его имя она помнила, и оно укоряло ее.
Темные глаза Дункана раскрылись и посмотрели на нее без всякого выражения.
— Это дело твое, — сказал он. — Ведь я же не сообщаю тебе, что получил высший балл за реферат о порнографии у прерафаэлитов, — это хоть и небезынтересно, но не имеет к нам никакого отношения.
— Нет, имеет, — сказала она. В ней заговорила совесть. — Я выхожу замуж, понимаешь? Я не должна быть здесь.
— Но ты здесь! — Он улыбнулся. — Вообще-то я даже рад, что ты мне сказала. Так для меня безопасней. Видишь ли, — серьезно продолжал он, — я не хочу, чтобы ты придавала какое-то значение тому, что между нами происходит. Для меня это не имеет никакого значения, словно происходит не со мной, а с кем-то другим. — Он поцеловал ее в нос. — Ты мне заменяешь поход в прачечную.
