Мэриан осталась на кухне. Прислонясь к кухонному столу, она задумчиво рассматривала содержимое раковины — четыре стакана с мутной водой, яичную скорлупу, кастрюльку, в которой недавно готовили макароны с сыром. Она решила, что не будет мыть посуду, но сделала символический жест — собрала и выбросила в мусорное ведро яичную скорлупу. Она ненавидела неприбранные отбросы.
Эйнсли появилась при полном параде: умело подведенные глаза, серьги в виде крохотных маргариток, нарядная блузка и джемпер.
— Фильм рано или поздно кончится, — сказала Мэриан, — и мне придется вернуться около половины первого. «Даже если ты рассчитывала, что после кино я буду спать в канаве», — добавила она про себя.
— К половине первого я уже справлюсь, — уверенно сказала Эйнсли, — а если нет, нас здесь не будет; я выкину его в окно и прыгну следом! Но, пожалуйста, на всякий случай, не входи в комнаты без стука.
Мэриан с тревогой отметила это множественное число «в комнаты».
— Знаешь, — сказала она, — всему есть предел. Управляйся в своей комнате.
— Но ведь твоя чище, — резонно возразила Эйнсли. — К тому же когда невинная девица теряет голову в порыве страсти, она не может вдруг остановиться и сказать: «Это не та дверь».
— Пожалуй, — сказала Мэриан. Она почувствовала себя бесприютной и обездоленной. — Но мне бы не хотелось наткнуться на вас в моей собственной постели.
— Вот что, — сказала Эйнсли, — если все же мы под занавес окажемся у тебя, я повешу на ручку двери галстук, идет?
— Чей галстук? — спросила Мэриан. Эйнсли коллекционировала самые разные вещи: на полу в ее комнате валялись фотографии, письма, полдюжины засохших цветов; но галстуков там, кажется, пока не было.
— Его, конечно, — пояснила Эйнсли.
Мэриан вдруг представилась комната с трофеями — чучелами пригвожденных к стене рогатых голов.
— Отчего бы тебе не повесить его скальп? — сказала она. Леонард все-таки считался ее другом.
В одиночестве, уничтожая приготовленный из полуфабрикатов обед, запивая его чаем, она обдумывала ситуацию и продолжала обдумывать ее, бесцельно слоняясь по квартире в ожидании часа, когда можно будет пойти на последний сеанс, а затем еще и по дороге к ближайшему району кинотеатров; где-то в глубине ее сознания билась мысль, что Лена следует предостеречь, но Мэриан не знала, как это сделать, и главное — зачем. К тому же нелегко ему будет поверить, что юная, неопытная, невинная Эйнсли — этакий розовый бутончик — в действительности хитроумная сверхсамка, плетущая гнусную интригу против него, фактически использующая его страсть как дешевую замену искусственного оплодотворения и полностью пренебрегающая его собственными переживаниями. Никаких доказательств Мэриан представить не могла — Эйнсли вела себя необычайно осторожно. Мэриан пару раз собиралась позвонить ему ночью и, натянув на трубку нейлоновый чулок, прошептать: «Берегись!» Но это было глупо. Он ни за что не поймет, чего ему следует беречься. Написать анонимное письмо?.. Подумает, что пишет маньяк или какая-нибудь бывшая его приятельница, ревнующая и рассчитывающая таким способом помешать его дьявольскому плану соблазнения Эйнсли, — это его только подхлестнет. К тому же со времени помолвки Мэриан они с Эйнсли как бы заключили молчаливое соглашение о невмешательстве; в конце концов, Эйнсли тоже не одобряет ее тактику. Скажи она что-нибудь Лену, и Эйнсли предпримет сокрушительную — или по крайней мере решительную — контратаку. Нет, придется предоставить Лена его судьбе, тем более что он сам с радостью идет в сети. Кого и кому бросали на растерзание: первого христианина львам или, наоборот, первого льва — христианам? И разве она, Мэриан, не стоит на стороне Созидательной жизненной силы? Этот вопрос задала ей Эйнсли во время одной из их воскресных дискуссий.
Но помимо всего прочего, нельзя было забывать и о «нижней даме», их квартирной хозяйке. Даже если в тот момент, когда придет Лен, она и не будет подсматривать из окна или прятаться в холле за бархатной портьерой, то все равно услышит мужские шаги, поднимающиеся по лестнице, а в ее личной вселенной — этом деспотическом царстве, где правила приличия обладают силой и непреложностью закона тяготения, — тот, кто поднялся по лестнице, должен по ней и спуститься вниз, и желательно — до половины двенадцатого. Она никогда не ставила такого условия, но это было очевидно. Мэриан надеялась, что у Эйнсли хватит здравого смысла выпроводить Лена до полуночи или, на худой конец, тихонько продержать его у себя до утра; как они в таком случае поступят с ним утром, Мэриан затруднялась ответить. Хоть выноси его в сумке для грязного белья. Даже если он будет в состоянии идти своим ходом. Ладно; в конце концов, можно снять другую квартиру. Но хорошо бы обойтись без скандала.
Она вышла из метро неподалеку от механической прачечной. Тут находились два кинотеатра, один против другого. Она посмотрела, что в них идет. В первом демонстрировался недублированный иностранный фильм — в витрине были вывешены фотокопии, сильно увеличенные и довольно нечеткие, восторженных газетных рецензий, в которых много раз повторялись эпитеты «сформировавшийся» и «зрелый». Фильм получил несколько наград. Во втором кинотеатре шел дешевый американский вестерн: на цветной афише мчались всадники и умирали индейцы. Мэриан, в ее нынешнем состоянии, не чувствовала себя в силах выдерживать напряженные психологические паузы и рассматривать выразительно расширенные поры на лицах, снятых крупным планом. Ей нужно было теплое, спокойное убежище, где можно погрузиться в дрему и обо всем забыть. Она выбрала вестерн. Фильм уже начался, и она ощупью пробралась между рядами в полупустом зале.
Она села, уперлась затылком в край спинки, а коленями — в пустое кресло впереди и полузакрыла глаза. Не очень подходящая поза для дамы, ничего не скажешь, но никому ее не видно в темноте. К тому же места с обеих сторон были свободны: она нарочно села так, чтобы рядом не оказалось какого-нибудь старичка, любителя «случайных» прикосновений. Она не раз натыкалась на них в школьные годы — пока не научилась остерегаться их. В попытках как бы ненароком прижаться к ноге соседки и в прочих жалких прикосновениях не было ничего опасного (можно было молча отодвинуться), но они мучительно смущали ее своей искренностью: поиск контакта, пусть даже очень слабого, был так нужен этим одиноким людям, прячущимся в темноте.
Перед ней мелькали цветные кадры: во весь экран вытягивались огромные мужчины в ковбойских шляпах, скачущие на огромных лошадях; деревья и заросли кактусов проплывали по экрану и таяли вдали, по мере того как ландшафт проносился мимо; дым, пыль, скачка. Она не пыталась разобраться в загадочных репликах героев и не следила за сюжетом. Ей и без того было ясно, что в фильме непременно есть злодеи, у которых только дурное на уме, и положительные персонажи, которые стремятся помешать злодеям и первыми хапнуть денежки (а также многочисленные буйволы и индейцы, которые служат всем удобными мишенями), но ей было безразлично, какую именно моральную нагрузку несет тот или иной персонаж. Она порадовалась, что это не один из новомодных вестернов с героями-психопатами, и стала развлекаться, следя за второстепенными актерами и придумывая, каким занятиям они предаются в свободное время, которого у них, конечно, хватает; интересно, надеются ли они стать кинозвездами или уже утратили иллюзии?
