Почти все знали о том печальном факте, что клубок мисс Тервиллигер на 3 3⁄8 дюйма меньше, чем у шерифа или у дядюшки Телемаха. И тем более все не могли не восхищаться силой духа и выдержкой мисс Тервиллигер, потому что было ясно, что она не может уже претендовать даже на второе место.
Дядюшка Телемах и шериф, совершенно уверенные в победе (каждый, естественно, в своей), начали раскручивать клубки медленно и с достоинством и время от времени бросали друг на друга зоркие ястребиные взгляды, следя, чтобы противник не слишком приближался к забору и тем самым не уменьшал диаметра круга, а также чтобы все узлы на его верёвках были целы. Мужчины не прошли ещё и четверти круга, когда мисс Тервиллигер достигла уже половинной отметки и вот-вот должна была остановиться.
Гомер с жалостью следил за худощавой фигурой с корзинкой в правой руке и зонтиком в левой, в потускневшем, видавшем виды платье сине-жёлто-малинового цвета с розовой каймой внизу.
Дядюшка Телемах и шериф тоже миновали половинную отметку, но у них ещё был порох в пороховницах – иначе говоря, в их клубках ещё оставалось немало верёвок, и они их натягивали как только могли…
Мисс Тервиллигер продолжала идти, и нитка за ней продолжала разматываться, словно она держала в руках не простую корзинку с жалкими остатками ниток, а волшебную – с неиссякаемым запасом пряжи.
Три четверти круга… «Ну, всё!» – вздохнул Гомер. Нет, мисс Тервиллигер по-прежнему шла размеренным шагом в своём платье сине-жёлто-малинового цвета с розовой каймой внизу, и в правой руке у неё была корзинка, а в левой, как вы уже помните, зонтик.
Последние футы дистанции… Шериф и дядюшка Телемах ускорили шаг и обогнали мисс Тервиллигер… И вот они остановились рядом, не дойдя полдюжины футов до судейской будки, напротив главного входа. Остановились на одной линии.
Ипподром замер…
– Я выиграл!!! – закричал вдруг во всё горло дядюшка Телемах, и все зрители, как один, вздрогнули. – Смотрите! Судья! У шерифа конец верёвки приклеен к грецкому ореху, а у меня нет! Значит, мой клубок длиннее!.. Я выиграл! Слышите?!
Послышались ликующие крики:
– Ура, Телемах! Да здравствует Телик! Пламенный привет чемпиону мира по собиранию верёвок! Ура!.. Мо-ло-дец!..
Когда шум постепенно затих, все услыхали негромкий тонкий голос:
– А ведь выиграла я!
И тут каждый из присутствующих увидел, что мисс Тервиллигер стоит прямо возле судейской будки напротив главного входа; стоит в своём новом розовом платье с сине-жёлто-малиновой отделкой вокруг шеи… И в правой руке у неё корзинка, а в левой, как вы уже прекрасно помните, зонтик!..
Судья выскочил из будки, подбежал к мисс Тервиллигер, выхватил из её рук жёлтый конец нитки, поднял высоко в воздух и провозгласил:
– Я объявляю победителя в этом матче первым чемпионом мира по собиранию верёвок!..
И долго не умолкали приветственные возгласы в честь мисс Тервиллигер.
Дядюшка Телемах (серебряная медаль) и шериф (бронзовая медаль), как им ни было обидно, нашли в себе силы сразу подойти и поздравить мисс Тервиллигер с победой.
Они были огорчены не столько поражением, сколько тем, что вновь остаётся всё та же неопределённость в их взаимоотношениях с мисс Тервиллигер и друг с другом…
Надо сказать, что не было, наверно, на всём ипподроме ни одной женщины, которая с удовлетворением бы не заметила, с какой ловкостью и находчивостью мисс Тервиллигер выхватила знамя победы из рук противников. И женщины не удивились этому. Потому что, во-первых, они всегда знали, как умна мисс Тервиллигер, а во-вторых… во-вторых, чего не придумает женщина, если не хочет лишиться ни одного из своих поклонников!
Конечно, и некоторые из мужчин – наиболее наблюдательные, такие, как, скажем, Гомер – поняли, что придумала мисс Тервиллигер для того, чтобы добиться победы. Но они почти ни словом не обмолвились об этом, а если их языки и развязались, то лишь после того, как мисс Тервиллигер согласилась выйти замуж за дядюшку Телемаха. Это случилось через неделю после закрытия ярмарки. Свадьбу закатили на славу, и самым почётным гостем был шериф.
Дядюшка Телемах и его жена давно уже уехали посмотреть на Ниагарский водопад, а гости всё ещё пили пунш в их доме и ели свадебный пирог и пончики, не говоря уже про знаменитых жареных цыплят.
– …Да, – сказал шериф Гомеру на пятый день празднования. – Свавная была сладьба… то есть я хотел сказать – славная свадьба. Ничего не скажешь.
Он обсосал грудную косточку очередного цыплёнка, взял двумя пальцами дужку – некоторые называют её «бери да помни», – повертел в руках и вздохнул. Но он недолго оставался печальным – через минуту взор его прояснился, и шериф сказал:
– А ты знаешь, они пригласили меня обедать у них каждый четверг.
И ещё через минуту он добавил:
– Я думаю, это будет очень порошая хара… то есть я хотел сказать – хорошая пара. Они вместе пойдут по жизни, собирая верёвки.
– Да уж, – сказал Гомер, – теперь их никто на свете не обгонит.
– Ты прав, парень. Никому не намотать столько верёвок, сколько у них у двоих… А я, пожалуй, начну теперь собирать бумажные мешки или эти… как их… каночные брышки… то есть я хотел сказать – баночные крышки!
Сентербергский мышелов
После закрытия ярмарки жизнь в городе Сентерберге вошла в обычную колею. Гомер и его друзья снова сосредоточили главные силы на арифметике и баскетболе, а взрослые занялись своими делами и старались их вести так, чтобы во всём была тишь да благодать. До выборов в городское управление оставался месяц с лишним, и сторонники Демократической и Республиканской партий ещё не начали спорить о том, как лучше управлять городом. Члены Женского клуба тоже пока ни с чем не боролись, дядюшка Одиссей не приобретал новых автоматов для своего кафе… Словом, ничего нового не происходило и не о чем было людям посудачить, поразмыслить, посплетничать… Не о чем, кроме погоды, кинофильмов и последних фасонов дамских шляп, а этого хотя и не так уж мало, но всё же недостаточно.
Дядюшка Одиссей, шериф и все остальные, кто любил собираться в парикмахерской, давно уже ломали голову, о чём бы ещё потолковать и как бы убить время до выборов.
Правда, иногда, особенно по утрам, их беседа становилась довольно оживлённой. Так случилось и в тот описываемый нами день, когда шериф, весь сияющий, вошёл в парикмахерскую и заявил:
– А я надел сегодня берстяное шельё… то есть я хотел сказать – шерстяное бельё. С утра было страшно холодно.
