Но все равно я не представляю, как можно жить в мире без чудес. Глупо, да? Нет бы, как все нормальные люди, принять мир таким, каким он хочет казаться… Тогда, глядишь, и люди ко мне потянутся. Заведу себе друзей, заживу нормальной жизнью. Звучит неплохо, да? Но сколько я ни пыталась себя пересилить, ничего у меня не выходит. Я знаю, что чудеса рядом. Они кружат вокруг меня, как волки вокруг беззащитного олененка… (Откуда этот образ?) Они только и ждут момента, чтобы наброситься на меня и разорвать на части.
Ну, что сказать по этому поводу? Я готова.
Наконечник стрелы
Кати толкала коляску по одной из грязных и неприметных улочек города, в котором все улочки были грязными и неприметными. Задачка не из легких. На ум то и дело приходили мысли о несчастных детях, которые лет сто назад толкали вагонетки в угольных шахтах. А все потому, что из сотен вариантов Герберт-старший выбрал самую огромную коляску, которую смог отыскать.
Это был настоящий вездеход, с колесами шириной с ладонь. Если бы в эту коляску, не дай бог, врезалась машина, еще вопрос, кто бы уцелел в столкновении. Чтобы ее купить, Герберт, должно быть, ограбил банк – с него ведь станется. У его сына все должно было быть самым лучшим – от коляски до подгузников. И ему, разумеется, было плевать на то, что Кати донашивала кроссовки из секонд-хенда. Не то чтобы Кати завидовала и ревновала к младенцу, но все же ей было обидно. Нет ничего приятного в том, чтобы чувствовать себя существом второго сорта.
Ребенок крепко спал. Стоило им выйти на улицу, как младенца будто выключили. Глазки закрылись, и он тихо засопел: улыбаться он еще не умел, а то, глядишь, еще и улыбался бы во сне. Спящим он выглядел не так противно, во всяком случае морщины на мордашке немного разгладились. Кати вовсе не охватил внезапный приступ сестринской любви, но и обычной брезгливости она не чувствовала. Если так пойдет и дальше…
Не пойдет. Сегодня был последний день, когда она видела брата.
Кати едва передвигала ноги, и если бы не держалась за ручку коляски, то, возможно, тут же и упала. Она шла, не думая, куда идет. Голова тонула в тумане, мозг словно подменили на ком разваренной овсянки. И в этой каше плавали клочки разорванных фотографий: Герберт за кухонным столом, пенящаяся вода в реке, Лаура на кафельном полу, лесная тропа среди высоких деревьев… Ни одну из этих мыслей Кати не могла додумать до конца.
Наверное, она должна была идти к реке, чтобы встретится с Хенрихом и отдать ему младенца. Но Кати тошнило от одной мысли об этом. Что бы она ни наобещала речной твари, выполнить свое обещание она не могла. И вместо этого Кати направилась в противоположную сторону – к лесу на окраине. Она не надеялась, что ей удастся сбежать. Если Хенрих смог попасть в школьный туалет, значит, он найдет Кати где угодно. Пусть это противоречило и логике, и здравому смыслу, здесь действовали совсем иные законы. Законы, которым место только на страницах книги сказок или же во сне.
Город закончился внезапно. На самом деле он был крошечным и только прикидывался большим. Как надувшаяся жаба, которая глотает воздух, чтобы напугать цаплю. На границе города вместо крепостной стены тянулся ряд унылых пятиэтажек с пустыми темными окнами. Если здесь кто и жил, то на улицу он не высовывался. В какой-то момент Кати заметила, что не видит ни одного прохожего, даже в отдалении.
За домами протянулся узкий пустырь – опустевшее поле битвы между городом и лесом. Битвы, которую проиграли обе стороны. Здесь не росли деревья и не стояли дома, зато летом разрастались чертополох и борщевик – уродливая замена стене из шиповника и роз, что преграждала путь к замку Спящей Красавицы. Сейчас эти растения стояли пыльным сухостоем и гадко шелестели, покачиваясь на ветру.
Кати остановилась на краю пустыря. Эту границу она преодолеть не могла, не с коляской. Сил не хватит толкать ее по рытвинам, ухабам и прочим шрамам земли, через сухой бурьян. Она была заперта, слово птица в клетке.
Вздохнув, Кати пошла по краю города, ни на что особо не надеясь. Минут через двадцать впереди заблестела вода. Кати замедлила шаг, но не остановилась и не пыталась сбежать. Ноги сами тащили ее в ту сторону. Она и не заметила, когда превратилась в механическую куклу.
В конце концов Кати оказалась на берегу заброшенного строительного котлована, наполненного грязной застоялой водой. Из глины торчали сухие стрелы камыша, среди которых плавала раздувшаяся дохлая крыса – не иначе как решила попить из отравленного болота, и вот итог. Кати остановилась. Откуда-то она знала, что пришла именно туда, куда и должна была прийти. Словно ее привели сюда за руку. Именно здесь, на берегу этого котлована, все и закончится.
Некоторое время она просто смотрела на воду. Герберт-младший пускал во сне пузыри, будто подсказывая сестре, что она должна сделать. Кати подняла с земли слипшийся ком сухой глины, размахнулась и швырнула в пруд.
На этот раз это точно была химическая реакция: вода забурлила, и хлопья грязной пены расползались до самого берега. Будто в воду вылили цистерну дешевого средства для мытья посуды. Хенрих вынырнул на середине пруда и тут же встал на ноги. Глубина здесь оказалась всего по пояс. Хлопья пены облепили уродливо гибкое тело, совсем неуместные, совсем из другой истории.
– Ты поссвала… – сказал Хенрих. – Ты принесла мне то, чего у тебя нет?
Кати попятилась, но смогла сделать лишь пару шагов, а затем ноги подкосились, и она упала на колени. А Хенрих зашлепал к ней, ухмыляясь во весь лягушачий рот. Девочка сжалась, попыталась втянуть голову в плечи. Какой-то голос в голове вопил, чтобы она встала, чтобы она хотя бы попыталась защитить себя и брата. Но Кати его не слушала. Ее захлестнула волна беспомощности и страха, сбила с ног и обратила в желе все ее мышцы. Она могла лишь смотреть на приближающегося принца тысячи ракушек так же, как кролик смотрит на голодного удава.
– Мне ссдесь не нравится, – сказал Хенрих, выползая на берег. – Плохая вода… Гряссная…
Он провел перепончатой лапой по лицу, размазывая маслянистую пленку. В уголке рта вздулся и лопнул радужный пузырь, словно Хенрих издевательски передразнивал ее брата. Кати стало дурно.
– Мертвая вода… Плохая… – повторило чудище, и лишь затем его взгляд обратился к Кати: – Ты принесла мне…
– Я не могу! Я не могу отдать тебе моего брата! Это неправильно!
Хенрих склонил голову набок:
– Почему? Сделка была ссаключена, я выполнил свою часть. Я пришел сса платой – все честно…
– Нет, не честно! Я не… Я не имею права распоряжаться его жизнью. Она мне не принадлежит и…
Принц тысячи ракушек забулькал:
– Выходит, это то, чего у тебя нет? Ссначит, все верно…
– Нет! – Колени тряслись, но Кати нашла силы подняться. – Не трогай его. Пожалуйста… Если хочешь, ты можешь забрать меня или…
Кати уже не думала, что говорит, впрочем, и Хенрих ее не слушал.
– Ссделка ссаключена, и я воссьму свое… Такие правила.
