Мистер Гош, верный друг и помощник, выглядывал из-за ворота сюртука. Урдак рассеянно гладил плюшевого медведя по макушке, приговаривая:
– Вы видите это, мистер Гош? Видите?
Он встряхнул своего друга, и мистер Гош кивнул. Разумеется, он все видит, пусть даже глаза-пуговицы болтаются на гнилых нитках.
Дом Матушки Ночи лежал перед ними как на ладони. Из укрытия Урдак видел двор, заросший сорняками, и саму Хозяйку. Матушка Ночи – высокая и тощая, кожа да кости, есть там совершенно нечего. Сгорбившись, она разглядывала некий белый сверток. Черные вороны кружили хоровод над ее головой. О! Как бы он хотел посворачивать этим птицам шеи и впиться зубами в трепещущую плоть! Но настоящий джентльмен должен держать себя в руках.
Матушка Ночи что-то сказала – Урдак увидел, как шевельнулись ее губы, – однако за птичьими криками не разобрал ни слова. Он вытянул шею и жадно принюхался. Пучки сальных волос над ушами задрожали. Легкий ветерок донес запахи мокрой травы и птичьего помета – явление такой большой стаи не проходит бесследно. Но вовсе не эти запахи хотел услышать Урдак. Он продолжал тянуть носом воздух, пока наконец среди многих ароматов не нашел тот, который искал. Нежный, теплый, сладкий… И от этого запаха рот у него тут же наполнился слюной и желчью.
– Там что-то вкусное, мистер Гош… – прошелестел Урдак, на полшага подбираясь ближе к ограде. – И я хочу это.
Мысленным взором он уже видел маленькие белые косточки, чувствовал терпкий вкус крови на языке. Вечный голод подстегнул его как плетью. Урдак пополз дальше, не спуская глаз со свертка в руках Матушки Ночи. Ему казалось, он слышит биение крошечного сердечка – эхо его стучало в ушах, как барабанная дробь, отзываясь дрожью во всем теле.
Колючая плеть ежевики вцепилась в запястье, острые шипы оцарапали кожу. Урдак отпрянул. Мотнувшаяся голова мистера Гоша ударила его по горлу, и он остановился. Недоуменно посмотрел на медведя, а мгновение спустя улыбнулся.
– Да, вы правы, мистер Гош. Время еще не пришло…
Урдак сплюнул горькую слюну. Голод кислотой жег желудок, но любую пытку можно вытерпеть, если помнить о награде, которая ждет в конце. А пока… Длинная рука метнулась в темноту. Пальцы сомкнулись на крошечном тельце зазевавшейся землеройки, одним движением сломав зверьку хребет. Урдак проглотил добычу целиком, мучительным усилием, но ничуть не боясь подавиться.
Подняв взгляд, он увидел, как флюгер проворачивается вокруг оси. На голове крылатой рыбины устроились два ворона, еще полдюжины скакали по черепице. Урдак облизнулся.
– Когда-нибудь этот дом будет моим. Слово джентльмена, мистер Гош, все это будет моим.
Имя для вороненка
– Какая же она хорошенькая! – Доброзлая Повариха склонилась над младенцем и погладила круглый животик толстым пальцем. Ногти у Доброзлой Поварихи подстрижены очень коротко, а подушечки пальцев мягкие, как черный бархат. Ее прикосновение легче дыхания свежего ветерка душной летней ночью.
Девочка пискнула, ей было щекотно. Розовые веки чуть припухли, а зрачки такие огромные, что за ними не разглядеть белки и радужку. В черных глазах отражалось лицо Матушки Ночи – бледное, точно зимний месяц.
– Давненько у нас не было детей, – проговорила Матушка. – Я уже и забыла, как это.
Девочка лежала у нее на руках, но Матушка Ночи держала ее неуверенно. Как вазу из костяного фарфора, которая того и гляди рассыплется на груду хрупких черепков. По лицу не скажешь, но Матушка Ночи была растеряна.
Жильцы дома столпились вокруг хозяйки. Всем хотелось взглянуть на странный дар Короля Воронов. Некто Тощий тянул длинную шею, заглядывая через плечо Доброзлой Поварихи, и методично качал головой то ли в знак одобрения, то ли предчувствуя грядущие беды. Бесплотная тень прошла сквозь тело Матушки Ночи и сквозь младенца и растаяла облачком дыма. Едва слышный голос, тише последнего вдоха, прошептал:
– Живое сердце… Горячая кровь… Очень горячая…
Но его перебил недовольный скрип профессора Сикорского:
– А как же я? Покажите мне!
Матушка Ночи обернулась, и жильцы дома расступились перед Хозяйкой. Перед ней предстал Сикорский – на лысой макушке, крапчатой от старческих пятен, золотились капли ночного дождя.
Сикорский елозил по креслу-каталке, хватаясь за подлокотники, будто хотел подняться и поприветствовать маленькую гостью стоя, как и подобает вежливому мужчине. Но он был слишком стар, и ноги его не держали. Клетчатый плед сполз с колен и запутался в спицах колеса.
Матушка Ночи шагнула к старику, протягивая ему девочку. Некоторое время тот разглядывал ее, нагнувшись так низко, что почти задевал малышку крючковатым носом.
– Фи… – наконец протянул Сикорский. – Девчонка! Намучаемся мы с ней, помяните мое слово. От девчонок одни неприятности.
Голос его прозвучал сердито, будто обещанные неприятности уже начались. Но от взгляда Матушки Ночи не ускользнуло, как нервно и часто задергалась его щека.
Девочка вертела головой, оглядывая собравшихся. Будь она старше, она бы испугалась. Наверняка бы испугалась. В толпе диковинных созданий было кого бояться: здесь хватало и клыков, и когтей, и светящихся красных глаз. Но девочка была слишком мала. В ее глазах светилось лишь изумление и любопытство.
– А как ее зовут? – спросила Доброзлая Повариха и пощекотала малышку под подбородком, как котенка. Девочка попыталась схватить ее, но палец оказался для нее слишком большим. – У ребенка должно быть имя.
– Имя? – отозвалась Матушка Ночи.
Она посмотрела на Короля Воронов, пританцовывающего на краю навеса над крыльцом. Это же он принес ребенка, может, ему его и называть? Но у воронов все имена звучат одинаково, и едва ли они подойдут девочке. Сикорский приподнялся на кресле и хотел что-то сказать, но в последний момент прикусил язык. «Имя… имя…» – зашелестели невидимые тени.
– Так как же зовут тебя, вороненок?
– Уа… уа! – позвала девочка, протягивая ручонки к Матушке Ночи и к Лесу за ее спиной.
И Лес ответил. Резкий порыв ветра растрепал волосы Матушки и швырнул что-то в ладошку девочки. Она тут же сжала кулачок, но Матушка Ночи разжала ее пальцы. В руке у девочки лежал острый серебристо-зеленый лист – подарок Большого Леса.
– Ива, – сказала Матушка Ночи, подняв лист двумя пальцами.
Так они ее и назвали.
Первый встречный
– Девочка хочет есть, – заявила Доброзлая Повариха. – И она может простудиться. Надо отнести ее в дом. Я согрею молока.
Будь ее воля, она бы уже давно забрала ребенка из рук Матушки. Но идти против Хозяйки в этом обличии она побаивалась. В другом же обличии глаза ей застилал кровавый туман, и она не понимала, что творит.
– Рано, – сказала Матушка Ночи. Она стояла лицом к темной стене Большого Леса и чего-то ждала.
