— Хорошая у тебя работа! Серьезная!
— Все для тебя.
Меня, словно статую, аккуратно подняли и стоя перенесли в кабинет.
Как только дверь захлопнулась, лопатки коснулись стены, а между губ толкнулся горячий язык. С рыком, с жадностью, будто Эд несколько часов назад не вылизывал меня всю и не заставлял стонать в подушку.
Ураган настоящий. Три месяца полного доступа к телу, два месяца в браке, а не отпускало. И не верилось даже, что жила как-то раньше без этой зависимости. На работу ходила, планы строила… и никто не сжимал в объятиях каждую свободную минуту.
Может, и не было этого прошлого? А именно так было всегда?
Найти ответ, конечно же, не удалось. От языка во рту плавились мозги, а руки под юбкой плавили кое-что другое.
Оторваться удалось минут через пять. К этому времени я уже сидела на рабочем столе, а вокруг царил хаос из сброшенных на пол бумаг, ручек и папок.
— Черт… — Судя по вытянувшемуся лицу, хозяин кабинета тоже заметил бардак. — Опять из-за тебя уборку делать.
— Это не я!
— А кто? Просил же приходить или в начале рабочего дня. Или в конце. Работать невозможно.
— И никаких перерывов на обед, как раньше… — с трудом сдерживая смех, я закусила губу.
Взгляд голубых глаз прочертил на мне линию от ключицы к ложбинке груди, и кадык дернулся.
— Я теперь одними обедами не наемся.
Эд потянулся к груди. Облапал одну, вторую. Как маньяк зарылся носом в декольте.
— Бедненький, как же ты живешь. — Я осторожно положила на стол картонную коробочку. Оттянув мужа за ухо, заставила на нее посмотреть. — Даже подумать страшно, как переживешь небольшой перерыв.
Лицо Эда вмиг переменилось. Густые брови сошлись на переносице, а губы сжались в линию.
— Что за намеки, женщина?
— А ты открой и посмотри. — Я взглядом указала на коробку. — Подарок тебе.
— Может, не надо?
— Поздно, батенька! Теперь надо.
Уж не знаю, какое слово подействовало сильней, "батенька" или "надо", но выражение лица моего мужчины стало еще хлеще. Теперь это было уже не удивление, а паника. Настоящая такая. С расширившимися зрачками и вздувшейся венкой на виске.
На то, чтобы разобраться с несчастной упаковкой и вынуть небольшую пластиковую палочку, казалось, ушла вечность. Мелкая моторика Басманского сбоила. Пальцы не гнулись, картон заворачивался, а венка пульсировала все быстрее. Опасно так! Хоть беги в коридор и проси у Лили успокоительное.
— Что это?
Сбежать, как и ожидалось, мне не дали. Вместо этого Эд пригвоздил тяжелой рукой к столу, а второй замахал тестом на беременность перед глазами.
— Это, милый, твое "я только на минуточку". — Смех так и рвался из груди. Сдерживаться становилось все сложнее.
— Что? — Тяжелая челюсть отвисла.
— И "все будет хорошо", — дополнила предыдущий ответ.
Некоторое время Басманский молчал. Взгляд бегал то на тест, то на меня. Крылья носа расширялись, как во время кросса. Тело не шевелилось.
Разморозился мой памятник, только когда в кармане завибрировал телефон.
— Хочешь сказать… — он сглотнул. — Что ты беременна?
На звонок Эд не отреагировал никак. Смотрел только на меня.
— Это третий тест. — Я вздохнула. — Если хочешь, дома есть еще пара штук. Сделаю на бис.
— И у нас будет ребенок?..
Зрачки стали такими широкими, будто вот-вот перекроют всю голубизну.
— Думай, любимый, думай. Логика простая. Ты справишься.
Руки так и тянулись погладить его по голове или прижать к груди. Таким растерянным я своего мужа не видела никогда. Всегда важный, уверенный в себе. А сейчас как дельфин, выброшенный на берег.
Но мешать было нельзя. Да и закончиться такое "успокоение" могло нескоро.
— Твою мать, женщина! — Эд внезапно с шумом выдохнул. Плечи опустились, и ко мне вернулся знакомый светящийся от радости мужчина. — Серьезно? — Губы растянулись в улыбку. — Я забахал тебе маленького Басманского?
— Или маленькую. — Я все же заставила его поднять голову и провела пальцем по губам. Считывала счастье, как слепая шрифтом Брайля.
— Вот так с первой попытки?
Он словно все еще не верил. Учитывая наше прошлое, это было неудивительно. Но факт!
— С единственной, — голос вдруг сел.
Вроде бы новость и не была для меня новостью. За полдня успела поверить, а глаза защипало от подступивших слез.
— Боже, сладкая! Что ты со мной делаешь?! Хорошая моя. Любимая…
Меня снова сгребли в охапку. Оплели руками плечи. Чуть не раздавили в объятиях, а потом нежно, ласково стали по одной стирать со щек соленые капли.
Как у маленькой. Как у глупой-глупой девочки, которая никогда еще не плакала от счастья и не знала, что это такое.
Конец
