Накинула халат и подошла к двери.
– Кто?
– Это я, Лариса! – ответил мужской голос.
Дима – узнала она. Спрашивается, какого черта?
Но дверь открыла. Неудобно все-таки… На пороге стоял Дима, увешанный пакетами из супермаркета.
– Зачем это ты? – смутилась и нахмурилась Леля. – Я не просила!
Он пожал плечами.
– А это не надо просить. Ты больна. Я всего лишь принес лекарства. Ну и поесть – что тут такого? Обычная человеческая помощь. – Было видно, что он тоже смущен и растерян.
– Ну проходи, – вздохнула она и подумала: «Опять он меня видит в черт-те каком виде. Просто Баба-яга, не иначе. – и тут же решила: – А наплевать».
На кухне Дима выкладывал на стол продукты и лекарства. Давал указания:
– Эти, желтые, выпьешь сейчас. А вот эти – через два часа! Поняла?
Леля смотрела на него молча, с большим, надо сказать, удивлением. Так, пожалуй, о ней заботился только дед. Но когда это было? В другой жизни, вот когда. А в этой… В этой никому до нее не было дела. Чистая правда – совсем никому.
– А сейчас я сварю тебе бульон, – объявил он, доставая из пакета цыпленка. – Помнишь, так говорил дед Семен: бульон – первое дело!
– Помню, – тихо сказала она. – Я вообще помню все, что он говорил.
– Вот и правильно. Мудрейший был человек! Учиться меня заставил. Говорил: что, будешь всю жизнь баранку крутить?
Леля вскинула брови.
– Так ты учился? И на кого, позволь спросить, выучился?
– Да так, ерунда, – покраснел он, понимая, что миф о таксисте разваливается. – На повара, – коротко бросил он и повторил: – Так, ерунда. Ничего особенного.
– Ну молодец! – ответила Леля и подумала: «Конечно, простой повар! Вот и таксует – подрабатывает, наверное! Только откуда такая машина? Странно все как-то. И одет! Слава богу, в тряпках и ценах я понимаю. Ладно, какая мне разница, где он и что».
Достала кастрюлю.
– Плиз! Для бульона.
Дима принялся стругать морковь, а ее отправил в постель.
Леля лежала в спальне и чувствовала, как по квартире пошел запах куриного супа. Она сглотнула слюну и снова уснула.
А когда проснулась и вышла на кухню, там был накрыт стол. Все разложено, порезано – красиво и аккуратно. Сразу видно – человек имеет отношение к еде и продуктам.
Сели обедать, все было вкусно, просто невыносимо вкусно – и прозрачный, янтарный бульон, и аккуратные, крошечные сухарики с сыром, и сочная отбивная с картошкой. И даже салат – казалось бы, банальные помидоры и лук!
– А это кисель! – кивнул он на высокий графин. – Кисель, знаешь ли, тоже лекарство! Ты уж прости, похозяйничал тут! Не хотелось тебя будить! Ты… так сладко спала.
Леля смутилась.
– Да? Вот интересно! А как ты об этом узнал?
– Да ты храпела! – рассмеялся он. – Просто на всю квартиру храпела!
– Правда? – покраснела она.
Он мотнул головой.
– Нет, конечно. Так, похрапывала слегка! Понятное дело – насморк! И очень даже симпатично похрапывала – уж ты мне поверь!
Она засмеялась. И в эту минуту им стало как-то… легко.
– Ну вот! – улыбнулась она. – Теперь ты знаешь интимные подробности моей жизни. Например, что я храплю!
Он посмотрел на нее очень внимательно.
– Не все, Леля! Далеко не все! Это и плохо, и хорошо. Почему плохо – ты понимаешь. А почему хорошо… Будут темы для разговоров.
Она съела почти все, что было предложено, и вдруг стала рассказывать ему про свою жизнь.
Он внимательно слушал, вопросов не задавал. Оказалось, что он знал про ее фабрику.
– Откуда? – удивилась она.
– Да прочитал твое интервью в каком-то журнале – не помню! В разделе «Успешные женщины».
Знал про дочь и про мужа. Ну, совсем коротко, пунктиром: брак – один, муж все тот же, есть дочь.
Она удивилась, но продолжала говорить – рассказала про Виктора и про бывшую подругу. Рассказала, как ее обидела Катька. Рассказала, как обманул М.
А он все внимательно слушал. Наконец она закончила и вздохнула:
– Ты извини! Пойду полежу, очень устала.
Он кивнул.
– Конечно! Ты не возражаешь, если я здесь приберусь, а потом уйду? Просто захлопну за собой дверь. А ты отдыхай! Ты уснешь – столько съела! – И он улыбнулся.
А она снова смутилась.
– Ну вот! Сначала ты узнал, что я храплю, а теперь – что я еще и обжора!
Леля лежала у себя в комнате и слышала, как на кухне тихо позвякивает посуда, журчит вода и хлопает дверца холодильника. Ей стало спокойно, и она скоро уснула, успев перед этим подумать: «Завтра Новый год. Еда у меня есть. Шампанское тоже. Буду валяться в постели и смотреть телевизор».
* * *
Тридцать первого утром Леля проснулась и поняла, что температура, кажется, упала. Слабость, конечно, осталась, но стало явно легче. Лежала в кровати и ни о чем не думала – просто запретила себе о чем бы то ни было думать. Потом смотрела телевизор – конечно, «С легким паром!». Любимое кино показывали под каждый Новый год. Смотрела и думала – какое же счастье! Какое счастье, что не надо никуда бежать. Не надо стоять у плиты, накрывать на стол. Переодеваться и краситься.
Часов в семь раздался звонок. Она вздрогнула от неожиданности и подошла к двери.
– Кто? – спросила она и услышала Катькин голос. Даже не голос – писк:
– Мам, это я…
Леля распахнула дверь – на пороге стояла дочка и смотрела на нее во все глаза – там читались испуг, радость и тревога.
– Мам! Это я… – тихо сказала она. – Вот, приехала! На Новый год! К тебе… Ничего, а?
– Катька! – воскликнула Леля. – Господи! Какое же счастье! «Ничего»? Да какое там «ничего»! Это же огромное счастье!
Они бросились друг к другу, обнялись и дружно заревели.
Катька оторвалась от нее и спросила:
– Мам! А это что?
За дверью, в коридоре, у лифта, стояла пушистая голубая елка с мохнатыми и тугими лапами. А под ней коробка – определенно с огромным тортом.
Катька осторожно открыла крышку коробки. В коробке был, разумеется, торт. На торте сидел улыбающийся заяц с марципановой оранжевой морковью в лапах.
– И кто у нас Дед Мороз? – подозрительно спросила дочь, в упор глядя на мать.
– А я почем знаю? – покраснев, ответила Леля.
– Ясно, – вздохнула Катька. – Ну тогда я – Снегурочка! Если ты, конечно, не возражаешь!
– А может быть, я… – растерянно и задумчиво ответила Леля. – Если, конечно, ты не возражаешь!
