— НЕТ! — сказал я Фрэнку, с трудом ворочая шершавым от рвоты языком. — НОУ!
Буквы «N» и «О» отчетливо, как две прекрасные картины, встали у меня перед глазами. Я сумел воссоздать их образ. Сумел увидеть внутренним взором самого себя, произносящего слово «нет», и голос мой вырвался наружу и прогремел.
— НЕТ! — во второй раз сказал я Фрэнку. Мне было необходимо донести до этого иностранца свою волю. Я в полной мере прочувствовал разницу между пустым трепом и полноценным общением. Незадолго до смерти девушка номер три, как истеричный ребенок, исступленно царапала обшивку дивана крепко зажатым в руке микрофоном, а девушка номер пять за секунду до того, как ей перерезали горло, вдруг начала петь. Я уверен, что это был некий знак. Они изо всех сил, пока еще была такая возможность, пытались что-то сказать. Только у них не получилось. Потому что просто что-то сказать — еще не значит быть услышанным. Чтобы тебя услышали и поняли, ты должен хотеть этого всем сердцем. Ты должен уметь донести до собеседника свою волю.
До того как здесь появился Фрэнк, этот клуб — словно миниатюрное подобие Японии — был полон людей, не способных и не желающих общаться. Людей, предпочитающих использовать для передачи собственных чувств и мыслей вздохи и междометия. В чрезвычайных ситуациях эти люди впадают в панику, окончательно немеют и погибают.
— Ты сказал «нет»?! — Фрэнк сделал вид, что ужасно удивлен: поднял глаза к потолку, развел руками и сокрушенно покачал головой. В этот момент, сам не знаю почему, мне пришла в голову совершенно неподходящая мысль. «Все верно, — подумал я. — Он же американец, а американцы сколько индейцев покрошили. Наверное, столько же, сколько испанцы в своей Южной Америке. А может, даже больше. Только это ведь они не со злости. Просто от невежества. Получается, что невежество иногда бывает хуже намеренного зла».
— Кенжи, извини, я не расслышал. Ты сейчас вроде бы что-то сказал. Кажется, это было слово «нет». По крайней мере, я услышал именно «нет». Или мне послышалось? — Фрэнк медленно помахал ножом у меня перед носом.
Я валялся на полу у самых его ног. Когда тело находится в подобострастной позе, в голову приходят только подобострастные слова. Я попытался немного изменить позу, но под нависшим над тобой ножом особо не разгуляешься. Пришлось повторить еще раз с пола:
— НЕТ!
Фрэнк перестал улыбаться и погрустнел.
— Кенжи, ты ничего не понимаешь, — сказал он, указывая мне ножом на промежность девушки номер пять. Слова эти прозвучали неестественно, он словно повторял заученную роль.
«Ну все, — подумал я, — сейчас он меня убьет».
— Ты не понимаешь, что нет ничего приятней, чем секс с женщиной, которая вот-вот умрет или только что умерла. Только так и можно испытать настоящее наслаждение. Мозги у нее уже умерли, поэтому она не сопротивляется, а писька все еще живет, — все это Фрэнк пробормотал себе под нос, словно вспоминая, не забыл ли он выученный лет десять назад текст.
Из влагалища девушки номер пять, запутавшись в лобковых волосах, торчала какая-то белая нитка. Это была веревочка от тампона. Такого я еще ни разу в жизни не видел. Мертвой женщине уже не нужен был тампон. Эта белая веревочка, свисавшая с черных завитков в ее промежности, символизировала собой смерть. Белые руки безвольно повисли вдоль безжизненного тела, красноватая кожа вокруг половых губ начала потихоньку блекнуть, словно покрываться пеплом.
— Кенжи, ты меня разочаровал, — сказал Фрэнк и, резко развернувшись, подошел к скулящему дядечке. Примерившись, Фрэнк одним легким движением отрезал ему правое ухо своим тонким ножом. А так как дядечка закрывал лицо обеими руками, то вместе с ухом Фрэнк частично оттяпал ему большой палец правой руки. Но у дядечки уже не было сил плакать громче. Он достиг своего предела. Вздохнув со скучающим видом, Фрэнк отрезал дядечке второе ухо, словно это было и не ухо вовсе, а плавленый сырок. Ухо беззвучно отделилось от головы и, упав на пол, смешалось с сигаретным пеплом, волосами и прочим мусором. Разумеется, что и это я тоже видел впервые в жизни.
— Ладно, не хочешь ее трахать, не трахай, — сказал Фрэнк. — Тогда подними это ухо с полу и засунь ей его между ног. Хоть это-то ты можешь для меня сделать? — Голос его стал еле слышным и совсем печальным.
— Ты когда-нибудь засовывал ухо девчонкам в письку? — спросил меня Фрэнк.
Я не ответил.
Фрэнк с абсолютно ничего не выражающим лицом положил нож на диванчик, наклонился и поднял ухо с полу. Свернул его в трубочку и попытался запихнуть во влагалище девушки номер пять. Похоже, он не заметил тампона. Ухо вошло внутрь только наполовину и дальше не двигалось.
— Фрэнк! — заорал я.
Но он не оторвался от своего занятия, а лишь еще сильнее надавил на свернутое в трубочку ухо.
Я поднялся с полу и еще раз позвал его:
— Фрэнк! Слышишь, Фрэнк! У нее месячные, там внутри тампон. У тебя ничего не получится.
Фрэнк пристально посмотрел на меня, кивнул и вытащил свернутое ухо из влагалища. Намотав веревочку от тампона на палец, он с силой потянул вниз, и на пальце у него повис разбухший от крови ватный цилиндрик. Из девушки номер пять потекла кровь, оставляя на диванной обшивке черные следы. Фрэнк завороженно смотрел на все прибывающую лужицу крови под диваном. И тут дядечка «Мг. Children» вдруг взвыл не своим голосом и попытался встать на ноги. Не думаю, чтобы он собирался убежать, просто у него прошел болевой шок и способность чувствовать боль снова вернулась к нему. От этого воя Фрэнк словно пришел в себя. С кровавым тампоном в одной руке и с отрезанным ухом в другой он подошел к содрогающемуся от боли дядечке и, заключив его в крепкие объятия, одним рывком свернул ему шею. Раздался сухой звук, будто треснула ветка, и дядечка со свернутой набок головой осел на диван и сполз по нему на пол. В этом действии не было ни капли драматизма. Убить таким образом — это все равно что поднять упавшую с вешалки шляпу и повесить ее обратно.
Фрэнк взглянул на меня, взял с диванчика нож. Медленно приблизился ко мне с видом ребенка, которому уже наскучила игра. И когда он уже приставил нож к моему горлу, вдруг зазвонил мобильник. Я молниеносно выхватил его из кармана и нажал на кнопку соединения. В любую секунду Фрэнк мог перерезать мне горло.
— Привет, Джун. Да, это я. Сейчас? Мы в Кабуки-тё. Ага. Ага. Конечно, вместе с Фрэнком, — громко сказал я по-английски. Фрэнк немного отвел нож в сторону. Потом я добавил: — Перезвони мне через час, если я не отвечу — иди в полицию, — и выключил мобильник. За секунду до того, как нажать на кнопку, я услышал, как Джун в трубке закричала: «Кенжи, Кенжи, стой! Не вешай трубку!» Но я уже не успел среагировать.
У самого моего горла поблескивал нож. Первый раз я видел нож, которым были зарезаны четыре женщины подряд. Тонкое лезвие было шириной сантиметра два, длиной сантиметров двадцать. «Гораздо длиннее, чем мой пенис во время эрекции», — подумал я, сам не знаю почему. На лезвии ножа, у самой рукоятки, была выгравирована маленькая рыбка. Специальный такой нож для разделывания рыбы. На кремовой рукоятке из слоновой кости были сделаны небольшие углубления для пальцев.
