— Все в порядке?
— В полном!
— Меня зовут Эйнджел, а тебя?
— Киоко.
— Киоко, понятно! Ну ладно, Киоко, всего тебе доброго.
— Bye, Эйнджел.
Расставаясь, мы пожали друг другу руки. Я задумался над тем, почему больной называет ее Еленой, если ее настоящее имя Киоко, но не успел спросить, и потом, лучше поменьше знать чужих тайн. Гриффит и Морган засыпали меня вопросами:
— Эйнджел, ну как съездил?
— Тебе понравилась армия?
— Правда, что в учебном лагере есть зал видеоигр?
— Да, все хорошо, — ответил я немного невпопад, повторяя про себя: «Киоко, Киоко».
Ее имя звучало странно. После урока японских ругательств девушка сказала мне название своей кассеты: «Оркэста Арагон». Завтра схожу в магазин, где продаются диски, посмотрю, есть ли у них такой. Хотя, если я вдруг найду его в нашем захолустье, это будет просто удивительно!
ИНТЕРМЕДИЯ
Киоко III
Благодаря этому черному малышу по имени Эйнджел мы смогли переночевать в мотеле, на сей раз без проблем.
Но меня беспокоит Хосе. Сегодняшние крики и драка с Эйнджелом явно не пошли ему на пользу.
Хосе долго спал. Или временами он терял сознание? Не знаю.
Даже когда он начинает считать от ста до нуля, он все чаще останавливается на 93. «100,
93, 100, 93» — он просто повторяет эти две цифры.
Хосе лежал под капельницей, а я готовила ему лекарства на завтра, и вдруг он позвал меня. Он попросил посидеть с ним и подержать его за руку, пока он не уснет.
— Я боюсь больше не проснуться.
— Все хорошо, я рядом.
— Где мы?
— В Джорджии, завтра мы приедем в Майами.
— Завтра?!
— Да, завтра вечером или ночью.
Хосе снова пробормотал «завтра?» и вдруг изменился в лице.
— Я забыл одну очень важную вещь.
— Что ты забыл?
— Я должен был кое-что купить маме.
— Подарок?
— Да, абажур.
— Абажур?
— Да, у мамы был абажур, который она очень любила, но ей пришлось оставить его на Кубе. Ты же понимаешь, беженцы не могут брать с собой громоздкие вещи, даже если они их обожают. Когда я был маленьким, если речь заходила о Кубе, мама всегда плакала, вспоминая о своем абажуре. Она его обожала, этот абажур.
Хосе заплакал.
— В детстве я все время говорил ей: «Мама, когда я вырасту, я куплю тебе абажур, обещаю». И тогда мама прижимала меня к себе с таким счастливым видом, но я так и не купил его, понимаешь, Елена?
— Да, понимаю.
— Елена, у тебя много денег?
— Что?
— Думаю, это стоит очень дорого, нужен абажур в испанском стиле, понимаешь, а у меня нет денег.
— Понимаю, мы найдем красивый абажур, договорились.
Эти слова успокоили Хосе, он закрыл глаза и сразу заснул.
А я призадумалась. Абажур? Где его можно найти? В мебельном магазине или в электротоварах, может быть. Или где-нибудь в антикварной лавке?
XI
Джессика Силберман
— Не знала, что японцы танцуют мамбу, я думала, они только машины производят да плееры или скупают землю и недвижимость.
Эта молодая японочка возникла на дорожке, окруженной азалиями, ведущей к моей резиденции. Осанка, походка, жесты — все в ней было легким и воздушным, она была похожа на бабочку в человеческом облике, порхающую среди нераспустившихся азалий. Мы репетировали танцевальную постановку для предстоящего праздника. Присутствовали мой муж Энди (этот, увы, всегда останется плохим танцором), Сэнди, Энн, Пэтти, Крис — все со своими мужьями, обычные участники группы, одним словом. Было тепло, мы вышли в патио. Party планировалась на следующую субботу, и на сей раз речь шла не об обычном празднике кантри-клуба. Одновременно должна была состояться очередная генеральная ассамблея Ассоциации хирургов Джорджии, и, главное, вице-президент Соединенных Штатов собственной персоной собирался почтить нас своим присутствием. Понятно, что вся наша группа принадлежала к Республиканской партии, но муж Крис с вице-президентом вместе учились в университете, и вице-президент пожелал нанести частный визит в мою резиденцию.
Дело в том, что мое поместье знаменито: это самая старинная плантация в окрестностях Саванны,
[37]
дедушка моего дедушки приобрел ее в бытность префектом. Пятнадцать лет назад имение признали историческим памятником, принадлежащим народу, но до той поры содержание сада и ремонтные работы требовали значительных затрат. Некоторые сцены «Унесенных ветром» снимались, между прочим, на моей плантации. Ее размеры, кажется, приближаются к двум тысячам двумстам акров, большей частью это болота, кишащие крокодилами, и леса, где обитают лани, поэтому я не могу более точно судить о протяженности своих земель. С самого рождения у меня никогда не было случая объездить всю плантацию, я даже крокодила никогда не видела.
Мой муж Энди — хирург, известный своим мастерством, но, с тех пор как он вышел на пенсию, я стала замечать, что ему немного не хватает характера. Он мал ростом и закончил в свое время безвестный медицинский факультет в Бостоне. Энди пробился в жизни благодаря собственным усилиям, у него приземленный ум и нет никакого хобби. Он не занимается спортом и не интересуется ни охотой, ни рыболовством. Жаль, потому что, будь у него вкус к охоте, он мог бы круглый год забавляться на своих собственных землях.
Но именно эта сторона его натуры и отсутствие патриархального отношения к женщине понравились мне в Энди. Мои отец и дед были типичными персонажами с голливудских экранов пятнадцатилетней давности. Они вкладывали средства в беспроигрышные коммерческие сделки (я в этом не очень разбираюсь, но мой дед всегда говорил, что если ты богат, то ничего никогда не потеряешь), держали штук пятнадцать охотничьих собак, кутили ночи напролет, стреляли из ружья с прикладом, инкрустированным слоновой костью, порой попадали в истории с ярко накрашенными девицами из баров и время от времени кричали на прислугу — вот какие они были. Я, естественно, обожала отца и деда, но для замужества предпочла выбрать мужчину другого типа.
Мне никогда не приходится жаловаться на Энди, ибо именно его мягкость привлекла меня к нему в свое время. Однако теперь его неопределенная манера поведения вкупе с тем, что муж оказался дрянным танцором, начинают нервировать меня все больше и больше. Одним словом, каждый раз, когда я злюсь и кричу на него, я об этом впоследствии сожалею.
В тот день Энди опять стал раздражать меня во время репетиции, и я почти начала сердиться.
