– Бросил бы ты ее, Вася, – посоветовала Мура, но не тут-то было!
Меркурьев заскочил в свой номер, извлек томик из чемодана, сунул в карман вельветовой крутки – благо тот был глубокий, – и они с Мурой вышли на улицу.
– Я хотел показать тебе снег, – спохватился Василий Васильевич. – Снег на пляже! Ты наверняка никогда его не видела!..
Весь песок при входе на «променад» был истоптан собачьими и человеческими следами, но под досками снег лежал – длинными, тонкими, белыми полосами. На траве он подтаивал, и на остриях длинных листьев висели крупные капли.
Мура – ах, как прекрасна она была! – опустилась на колени в мокрый песок и полезла под настил.
– Вася! – восторженно закричала она из-под настила. – Какая красота! И капельки на траве! Ты видишь?
Меркурьев присел рядом и посмотрел.
– Капельки, – согласился он, повалил Муру спиной к себе на колени и поцеловал так, как ему хотелось с ночи – изо всех сил, даже как-то отчаянно поцеловал Муру.
Они лежали на песке, ногами наружу, головами под «променадом» и целовались. Василий моментально взмок. У Муры горели щеки, холодные губы стали огненными.
Они путались в одежде, им хотелось быть как можно ближе, в тепле и запахе друг друга, а одежда мешала. Меркурьев стукнулся головой о доски и не заметил этого.
Неожиданно в их дуэт вклинился какой-то посторонний звук. Звук был странный, непонятный. Он то затихал, то вновь возникал.
Василий Васильевич открыл глаза одновременно с Мурой.
Кургузый колченогий пес с развесистыми ушами вклинился между ними и с интересом обнюхивал их лица.
– Ерш твою двадцать, – пробормотал Меркурьев, тараща глаза. – Началось в колхозе утро!..
Более сообразительная Мура уже выбралась из-под досок, поднялась и отряхивала джинсы.
– Але, гараж! – издалека зычно прокричал Саня. – Чего это вы там залегли?
– Мы упали, – пробормотал Меркурьев. Он перекатился на коленки и встал.
– Не, а чего такое?
– Сань, отстань от них, – велела более сообразительная Кристина.
– Да не пристаю я! Может, случилось чего, откуда я знаю?!
– Я тебе потом скажу, что случилось.
У Меркурьева в брюки набился песок. Он попытался его вытряхнуть, делая странные антраша.
– Шу-уф, – говорило море, – шу-уф!..
– Мы искали янтарь, – сообщила Кристина. – И не нашли.
– Найдем! – пообещал Саня и обнял ее за плечи. – Нам бы еще колечко твое найти, и все в ажуре будет.
– И узнать, кто твоего друга с маяка спихнул, – добавил Василий Васильевич.
– Эт точно.
Пес вертелся вокруг них, подбегал, тыкался Сане в ноги, словно проверяя, на месте ли он, отбегал, несся по песку к воде, останавливался на линии прибоя, брехал на ленивую волну, она отвечала ему: «Шу-уф!» – и подкатывала к коротким мохнатым лапам. Пес вновь заливался счастливым лаем и мчал к Сане.
– Как назвали друга-то? – спросил Василий Васильевич.
– Я придумала! – объявила Кристина. – Фамилия у него будет Онегин. Он же в гостинице «Чайковский» к нам прибился!.. А, Сань?
– Как Онегин, – не понял Саня, – если у Чайковского фамилия Чайковский?
– В честь оперы, – объяснила Кристина и засмеялась. – «Евгений Онегин». Ты в школе должен был проходить.
– Евгений, стало быть, Жека, – сообразил Саня. – Это другой коленкор!
– Жека Онегин – прекрасное имя для собаки, – согласился Василий Васильевич и посмотрел на Муру.
Они с Кристиной хохотали, Жека Онегин прыгал вокруг них, оставляя глубокие неровные следы.
Саня подобрал гладкую палку, вынесенную морем, и кинул собаке.
– Так чего мы делать-то будем, а, братух?
– Езжай в город, – велел Василий Васильевич. – Землю рой, но узнай, чей на самом деле дом. Кто мог навести твоего приятеля на мысль, что Захарыч не хозяин?
Саня пожал необъятными плечами:
– А шут его знает.
– Покопайся в его бумагах, – наставлял Василий Васильевич. – Без церемоний. Он же не собирался умирать, вряд ли он все концы подчистил!
– Ясно дело, ничего он не чистил.
Они медленно шли вдоль прибоя, Жека Онегин нарезал круги, не выпуская палки, позади хохотали девицы.
«Какой у меня отпуск, – вдруг подумал Василий Васильевич. – Я и знать не знал, что такое возможно. В первый раз в жизни у меня такой отпуск!..»
– Если что попадется про дочь Захарыча, звони мне сразу. По идее, у него где-то дочь есть, вроде в Москве. Он ее много лет ищет, найти не может.
– Чего это?
– Я не знаю! Мать уехала еще в девяностые, увезла ребенка и пропала. Хотя Захарыч говорит, что деньги он переводил на центральный телеграф до востребования, и она их регулярно получала.
– Сознательный, – заметил Саня. – Не то что мой папаша-оглоед. В глаза его не видел, а как стал подниматься потихоньку – ба, нарисовался папаша! Алименты, говорит, гони!.. Ты, говорит, мне обязан, потому как от моей плоти произошел на свет. А я ему говорю – вали, папаша, отсюда со своей плотью вместе, пока я тебе рога не поотшибал! – Он посопел носом. – Вон у Крыски совсем другая диспозиция, она мне рассказывала. У ней папаша за них с мамашей голову оторвет и скажет, что так и было!
– Это тоже бывает, Саня.
– А с камушком чего? Небось не простит папаша камушек-то, семейную ценность! А мне с ним разборки разводить нельзя. Мне ему понравиться нужно. И чтоб раз – и навсегда, без всяких!..
– Не знаю, – признался Меркурьев. – За Лючией я прослежу, конечно, но идей у меня никаких нет.
– А че Лючия-то?
Меркурьев вздохнул:
– Ее интересует кольцо – это очевидно. Это раз. Она за нами следила – это два. Я думаю, ей нужна Кристина.
– Крыску я в город заберу, – пообещал Саня. – Чего она тут без меня торчать будет! Да еще Лючия какая-то!..
– Лючия ничего ей не сделает, – с досадой возразил Меркурьев. – И кольца она не крала, повторяю тебе. Она его, похоже, тоже ищет. В лесу ее кто-то ждал, я в прошлый раз за ней ходил и видел.
– Партизаны, что ли? Самураи?
– В эту ночь решили самураи, – пропел Василий Васильевич задумчиво, – перейти границу у реки.
Некоторое время они шли молча.
– Негусто, – заметил Саня и посмотрел на Меркурьева. – Негусто мы с тобой надумали.
– Так и есть, – согласился тот. – Но я детективные загадки решать не умею. А ты?
– Дак и я не умею, братух! Только мне жизнь то и дело такие подбрасывает. Вот был у меня друг Ванюшка, на всю жизнь, понимаешь? А помер, так я теперь и не знаю, друг он мне или враг! И вообще – кто он был такой?
