Меркурьев догнал ее на лестнице:
– Так нечестно!
Он легонько хлопнул ее по джинсовой попе. Она повернулась, очень удивленная, и Василий Васильевич так смутился, что защипало в глазах и шее стало жарко.
– Нет, – пробормотал он, не глядя на Муру, – правда. Ушла, а я остался все это выслушивать.
Мура посмотрела на него, сказала:
– У тебя уши горят, как фонари.
И стала подниматься.
Меркурьев постоял немного, а потом в два шага опять догнал ее. Они прошли свой этаж, поднялись на третий и постучали к Сане.
– Открыто! – отозвались с той стороны, и они вошли.
Саня сидел на полу перед камином. Несуразный пес лежал рядом, настороженный и словно удивленный. Время от времени, устав быть бдительным, он клал голову Сане на коленку, глаза у него начинали закрываться, но тут он подскакивал, словно вспомнив что-то, встопорщивал уши и напружинивал спину.
Кристина сидела с другой стороны, тоже на полу, и смотрела на пса, словно никогда в жизни не видела собак.
– Мы не стали его мыть, – сообщила она, когда Меркурьев с Мурой подошли и тоже стали смотреть, – чтобы не нервировать. Я у Нинели взяла котлету, сказала, что хочу в комнате поесть. И кипяченого молока.
У Саниной ноги стояли пустая тарелка и кружка.
– Пес молоко из кружки пил? – удивился Василий Васильевич.
– Ну да, – кивнула Кристина, – я ему наклонила ее немножко, так он все до конца вылакал.
– Если вы будете его каждую минуту кормить, он превратится в бегемота Ганса, – предупредил Василий Васильевич. – Это же уличная собака, а вы ей такие разносолы: и котлеты, и молоко!..
– Да надо же человеку поесть как следует! – возразил Саня и почесал пса между ушами. Санина рука была огромной, а собачья голова маленькой. – Он, может, никогда досыта не ел.
Мура присела и тоже стала гладить пса по голове. К Муре он отнесся настороженно, косился на нее и шевелил ушами.
– Хозяевам не признались, что собаку в дом притащили?
Саня с Кристиной посмотрели друг на друга.
– Не-а, – ответил Саня. – Чего там!.. Они возражать не станут. А станут, так мы в город уедем. Да, Крыска?
– В какой еще город! – с досадой воскликнул Василий Васильевич. – Изумруд надо искать, а не в город ехать!..
– Ты хороший пес, – говорила Мура. – Ты молодец, что к Сане прибился, все правильно сделал.
– А как его назвать, мы еще не решили, – продолжала Кристина. – Саня говорит, Шарик, а я думаю Аскольд!
И неожиданно они оба захохотали, словно с этим Аскольдом было связано что-то на самом деле смешное и не предназначенное для чужих ушей.
Меркурьев почувствовал себя лишним. Ему и так было неловко, а тут стало окончательно понятно, что пора уходить.
Он за руку вытащил в коридор Муру, которая все порывалась обратно и сердито говорила, что она вполне может посидеть еще. Саня с Кристиной и псом на их уход не обратили никакого внимания.
– Ты же сама ей предсказала, – выговорил ей Василий Васильевич на лестнице. – А сама ничего не понимаешь!
– Что предсказала?
– Что она вскоре выйдет замуж по любви и одновременно по расчету.
Мура посмотрела на него.
– Да, да, – подтвердил Меркурьев, – так оно и было. Ты за предсказания сколько дерешь? По восемь тыщ?
Возле Муриной двери они поцеловались, и он понял, как соскучился по ней за день, когда они ни на минуту не оставались одни!.. Он прижимал ее к себе, и в голове у него потихоньку шумело, как будто там начинался прибой: шу-уф, шу-уф!..
Мура все время закрывала глаза, а ему хотелось, чтобы она непременно на него посмотрела, но попросить ее он никак не мог.
– У тебя правда была жена? – спросила Мура, когда им понадобилась пауза, чтобы немного унять дыхание.
Меркурьев некоторое время соображал, о чем она спрашивает, потом понял и кивнул.
– А дети?
– Детей не было, – сказал он нетерпеливо, – и до сих пор нет.
И снова поцеловал. Ее губы казались ему немного солеными.
Потом ему стало невмоготу, и непонятно было, зачем они целуются посреди коридора, когда есть дверь, которую можно за собой закрыть и не открывать долго!.. Можно несколько дней не открывать.
Он всем телом прижал Муру к косяку – она была тоненькая, легкая, будто бестелесная, но в то же время осязаемая, живая. Он гладил ее по голове, трогал кончики светлых волос. Ладоням было немного щекотно, и от этого ощущения – щекотки, которая распространялась во все стороны, – он все быстрее дышал.
Потом Мура неожиданно исчезла, пропала, словно растворилась в воздухе. Меркурьев замычал и попробовал вернуть ее, но она уже скрылась за дверью.
– Спокойно ночи, – сказала она оттуда.
– Мура!
– До завтра.
И дверь закрылась.
– Так нечестно! – крикнул он в закрытую дверь, послушал: оттуда не доносилось ни звука, и пошел к себе. Кажется, он это ей уже говорил сегодня.
Мура, думал он непрерывно, Мура. Как хороша Мура!..
Он повалился на кровать, потом встал и распахнул балкон – ему было жарко. Тотчас в комнату вошли негромкий и ровный шум дождя и отдаленные вздохи моря.
Василий Васильевич лежал и думал о Муре и о том, как у них все будет.
Утро было совсем темным, как бывает в конце ноября, – не поймешь, то ли рассвет, то ли закат, одним словом – безвременье.
Меркурьев, которому снилась Мура и как у них все будет, с трудом заставил себя встать – все тело ломило, будто после тяжелой работы, – нацепил спортивную форму и кроссовки и поплелся бегать.
Все же решение стать атлетом и добежать пляжем до лестницы, взять ее штурмом и вернуться по шоссе мимо поселка было принято, и он не намерен был отступать!..
В доме было тихо, все спали.
Меркурьев немного послушал у Муриной двери, мечтая, чтобы она неожиданно распахнулась и Мура упала в его объятия, но дверь была закрыта, за ней тишина, и Мура не падала.
Он сбежал по лестнице, открыл дверь на террасу, затянул «молнию» ветровки и побежал вниз к променаду.
Ночью выпал снег – первый в этом году, – и на пляже Меркурьев притормозил немного. Он никогда не видел снег на пляже!..
Его было мало, он волнами лежал на песке, на досках «променада» и на узких листьях камышей, заставляя их нагибаться и клониться к земле. Меркурьев подбежал и потрогал снег.
На пальцах он мгновенно растаял, будто и не было его, и ровные круглые дырки остались на коричневых досках там, где Меркурьев потрогал снег.
