Невозможно было передать всем этим посторонним людям то, что он узнал о лучшем друге Ванюшке – рисковом и безбашенном пацане, первом кореше и надежном плече. Невозможно и неприятно!.. Как будто он, Саня Морозов, предавал мертвого друга, хотя все оказалось наоборот – получилось вроде, что друг его предал, когда был жив и здоров.
– Короче, – рассердившись на себя, выпалил Саня, – все бумаги на покупку дома он собирался подписывать единолично. Договор составлен на него, а мной там и не пахнет! Даже через нашу общую фирму ничего не проходит.
Василий Васильевич очень удивился. Он все ждал мистики, чудес, превращений – например, полез Саня в ящик стола покойного Ванюшки, а оттуда на него выскочил единорог или варан! Такой прозы жизни – переделанного договора. – Меркурьев не ожидал.
– Вы приехали в нашу гостиницу подписывать договор с Виктором Захаровичем?
– Так точно.
– Договор был у вас с собой?
– Ясный-красный.
– На кого он был оформлен? На вас обоих?
– Да на фирму нашу, говорю же!.. Нормальный договор на покупку недвижимости, стандартный.
Меркурьев подумал немного. Мура отпила еще наливки. Занятно было наблюдать, как она пьет спиртное из крохотной хрустальной стопки – маленькими чопорными глоточками вместо того, чтоб опрокинуть одним махом.
– А в столе ты нашел совершенно другой договор на покупку этой же недвижимости?
– Я те о том и толкую, дядя.
– Покупателем выступал твой друг Ванюшка – сам по себе? А кто продавец? Виктор Захарович?
Тут Саня улыбнулся. Лицо у него разгладилось, на щеках заиграли ямочки.
– Вот ты прям в корень смотришь, дядь!.. То-то и оно-то, что ни фига не Захарыч.
– А кто? – спросила Мура.
– А хрен знает! Никто. Договор переделанный на Ванюшку. А продавец вообще не указан, нет его. Словно он сам не знал, кто продает, но покупать один собрался, без меня.
Василий Васильевич еще немного подумал.
– И чем это можно объяснить?
Саня опять уставился на скатерть.
– Без понятия. Только чего-то он задумал, дружок мой. А чего, не понимаю я.
– Получается, что Ванюшка, – заговорила Кристина, – или вообще не собирался тот, первый, договор подписывать и заготовил рыбу второго, или знал, что подписание не состоится. Вопрос – что именно он мог знать?
– Суть в том, – подхватил Саня, – что мы с ним все дела на двоих делали, и никаких секретов друг от дружки не имели. А теперь получается, что он имел и меня за нос водил, что ли?.. Или чего?..
Василий Васильевич пожал плечами:
– Может, и водил, только непонятно зачем. Особенно если у него в договоре продавец не указан!.. Ну, переделал на себя, и дело с концом, но он продавца не стал вписывать!
– Во-во.
Принесли еду, и все накинулись на нее, словно три дня не ели.
Странное дело, думал Меркурьев, хлебая огненный борщ и заедая его черным хлебом с чесноком и салом. С одной стороны – Кант, Бессель и прочая невозможная бессмыслица. С другой – переделанный договор и пропавшее украшение, сплошная проза жизни. Как все это совместить?
Допустим, все верят в существование Полинезии, хотя мало кто видел ее собственными глазами, но не верят в то, что видят и слышат сами, – парадокс, и об этом можно подумать на досуге перед камином, но при чем тут убийство? Человек погиб здесь, а не в придуманном мире духов, и договор – штука материальная, и перстень с изумрудом тоже!..
– Хорошо, – сказал Меркурьев и вытер салфеткой вспотевший от борща лоб. – Ванюшка переделал договор. А тот, первый, который вы привезли с собой, где?
– У меня в портфеле, где ему быть!.. Его теперь тоже переделывать надо, только обратно на меня, потому как нет больше Ванюшки.
– Это правильное заключение, – одобрил Меркурьев.
– Вот как теперь понять, что Ваня задумал? – спросила у него Кристина. – Мы не знаем, да, Сань? Может, его из-за этого второго договора и столкнули с маяка! Хотя Саня считает, что он сам упал. А я считаю, что не сам!
– И я считаю, что не сам, – согласился Василий Васильевич. – Мы с Мурой так оба решили.
– Мать вашу за ногу, если его столкнули, я должен найти убийцу! – вскричал Саня и положил ложку. – И покарать.
Василий Васильевич передразнил:
– Покарать!..
Некоторое время они молча ели, Саня сопел и шевелил лицом.
– А что за история с твоим камнем, Крис? Почему это тайна за семью печатями и ее никто не может рассказать?
– Такой уговор, – пояснила Кристина. – Такой порядок. Это не я придумала, так задолго до меня установилось. То, что он пропал, ужасная беда, и дело не в том, сколько он стоит.
Василий Васильевич отдал официантке пустую тарелку, положил локти на стол, подпер подбородок ладонью и попросил душевно:
– Может, уже расскажешь? Сейчас самое время.
Кристина огляделась по сторонам, словно желая убедиться, что никто не подслушивает, но в зале, кроме них, никого не было – как по заказу.
– Слушайте. Этому камню шестьсот лет.
– Что-то больно много, – заметил Василий Васильевич, и Мура на него шикнула.
– На самом деле, наверное, больше. Никто не знает, когда и кем изумруд был добыт и особым образом огранен. Но известен он со Средних веков. Он охраняет женщин.
Меркурьев поперхнулся клюквенным морсом.
– Каких женщин? Как охраняет?
Кристина помедлила, словно искала слова.
– В Средневековье женщин пытали и жгли. Считалось, что церковь так борется с ведьмами. На самом деле нам трудно себе представить… масштабы той борьбы. Их же сожгли не сотню и не две. В Европе их жгли тысячами на протяжении нескольких столетий.
– Да ладно, – сказал Саня.
– Да не ладно! – Кристина посмотрела на него презрительно. – Я изучала вопрос! Даже в Ленинку ездила, там всякие инкунабулы хранятся.
– Это че такое?!
– Ну, книги, книги!.. Есть такой «Маллеус малефикарум», «Молот ведьм», его знает всякий историк, изучающий Средневековье. Эту книгу написали два просвещенных немецких монаха – Инститор и Шпренгер, кажется. Она огромная, эта книга, чуть не полметра толщиной. В ней описаны пытки. Как нужно пытать женщину, чтобы она созналась, что состоит на службе у дьявола. Просто так сжечь нельзя, тогда не удастся изгнать дьявола, нужно непременно пытать, и чем страшнее, тем лучше.
Саня моргнул.
– Там описаны признаки, как отличить ведьму. Ну, во-первых, она должна быть красива. Во-вторых, умна и хитра. Ну и так далее. И они так старались, что за несколько столетий истребили почти всех красивых и умных женщин. Те умерли в страшных мучениях.
