– Догадайся сам.
– Так, – подвел черту Меркурьев. Голова у него трещала. – То есть все люди на самом деле не люди, а призраки с того света. Прибывают в командировку и убывают обратно.
– Я не уверена, что все, – призналась Мура. – Может, только некоторые. А может, нас, если допустить, что со временем мы все станем как они, считаное количество. Не бесконечное множество.
– У-у, – протянул Василий Васильевич. – Начались сказки про реинкарнацию и переселение душ.
Мура покачала головой:
– Нет никакого переселения, Вась. Этот набор молекул или волновых схем все время одинаковый. Ты видел Бесселя, как на портрете, потому что это он и есть.
– Какая ахинея! – пробормотал Василий Васильевич. – А я, главное, ее слушаю!..
Тут она, кажется, обиделась.
– Ну и не надо, – сказала Мура. – Сам спрашиваешь, и сам не хочешь слушать!..
Меркурьев встал, прошелся по комнате и взялся за богдыхана с отломленной головой.
– Что ты все ходишь вокруг него?! Зачем он тебе?..
Василий Васильевич приставил к туловищу голову, которая сразу же опять отвалилась.
– Приклеить, что ли? – сам у себя спросил он. – Какую же девушку я должен искать, а? И зачем?
– Я не знаю, – пожала плечами Мура. – Я подумаю и спрошу.
Меркурьев усмехнулся:
– Канта спросишь?
И она кивнула.
– У меня есть клей универсальный, – сообщил Меркурьев. – Я принесу и приклею ему голову. И еще нам нужен градусник.
– Не нужен!
Но Василий Васильевич не слушал. Он сбежал по лестнице, разыскал Нинель Федоровну, очень озабоченную по утреннему времени, и сказал, что Мура болеет и ее нужно спасать. При этом он впился взглядом в доброе морщинистое лицо, словно намеревался найти следы преступного умысла – если кто и подмешивал галлюциногенные препараты в еду, то только домоправительница!
Нинель заохала, закачала головой, произнесла все, что в таких случаях произносят взрослые заботливые женщины в адрес бестолковых детей: что нужно было как следует одеваться – и обязательно надеть шапку! – не таскаться вдоль моря на ветру, надеть носки, а уж если простыла, полоскать горло и нос, вон, хоть содой, полежать на диване под пледом, а Мура с Василием вчера притащились в самую дождину, и так далее.
Она дала ему термометр и сказала, что завтрак принесет в комнату.
– Тебе тоже принести, Вася?
Он подумал и согласился.
– Молока горячего и кашки, да?
Василий Васильевич попросил яичницу с колбасой, булку с маслом и кружку кофе со сливками и сахаром, большую. Она рассмеялась, а он спросил:
– Вы не знаете, где Кристина, Нинель Федоровна?
– Должно быть, в город уехала, – ответила та. – Вещи все здесь, вернется!.. Как бы заявлять не поехала, что перстень-то пропал. Понаедут дознаватели, расследователи, что делать тогда?.. Всех гостей распугают.
– Не распугают, – успокоил ее Василий Васильевич. – Мы все уже прижились, Нинель Федоровна. Или вы новых ждете?
– Так ведь не последний день живем, Вася! А на следующий год кто к нам поедет, если узнают, что здесь воруют?
– Все равно Виктор Захарович дом продает, – осторожно напомнил Василий Васильевич. – Какой следующий год?..
Она посмотрела на него, хотела что-то сказать, удержалась и махнула на него рукой.
– Ступай, завтрак вскоре будет!..
Меркурьев побежал было на второй этаж, но с полдороги вернулся, прошел коридором, заглянул в камин – его явно давно не топили, – и вышел в вестибюль.
Книга «Философия Канта» лежала страницами вверх на круглом столе возле готического окна.
– Страница пятьдесят семь, – неизвестно для кого объявил Василий Васильевич, в вестибюле было пусто. – «Философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий, которые приносят с собой страсти». – Оглянулся по сторонам и спросил, задрав голову: – Я угадал?
Словно в ответ тихонько звякнули подвески на старинной люстре.
Он подошел и прочитал:
«Философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий, которые приносят с собой страсти. Его внутренняя жизнь всегда находилась в состоянии равновесия… В глазах современников Кант представлял образец мудреца…»
– А Бессель сказал, что ничего подобного, – так же громко продолжал Василий Васильевич. – Он вообще признался, что в университете считал философию лженаукой!..
И прислушался. Ничего не происходило, даже подвеска не звякала.
– Не хотите, как хотите, – пробормотал Василий Васильевич, захлопнул книгу и сунул ее на подоконник. – Постой пока тут.
Кто может с ним играть? Кто его дразнит? Кристины со вчерашнего дня в доме нет. Мура-Антипия уходила на маяк, и оттуда он ее почти на руках принес, точно не она!
Тогда кто? Лючия? Софья? Меркурьев был уверен, что таким образом ставить его в тупик может только женщина.
Он зашел в свой номер, разыскал клей и спирт и постучал к соседке.
Мура сидела возле окна и смотрела на улицу. Выражение лица у нее было странное.
– Ты чего? – удивился Василий Васильевич.
– Я думаю, – сказала она, и больше Меркурьев к ней не приставал.
Он разложил на салфетке тюбик, спички и пузырек со спиртом, в ванной, оглядевшись по сторонам, добыл пару ватных дисков и устроился клеить богдыхана.
Когда в дверь постучали, он крикнул:
– Войдите!
Мура даже не шевельнулась.
Нинель Федоровна внесла уставленный поднос, поставила его на стол и первым делом пощупала Мурин лоб.
– Ты температуру мерила?
Та посмотрела так, словно ее не узнала.
– Есть, но невысокая, – не обращая внимания на странную Муру, продолжала Нинель Федоровна. – Вася, я там вареньица положила в маленькую баночку, малинового. Пусть она с чаем выпьет, а потом сразу под одеяло! Верное средство, температуру снимет как рукой. Слышишь, Вася?
– Слышу. – Меркурьев спиртом протирал голову богдыхана. – Нинель Федоровна, вот эта штука где стояла?
Она подошла и посмотрела.
– Это не наша, – сказала она уверенно. – А где ты ее взял?
– Нашел, – буркнул Василий Васильевич.
– Да и бросил бы там, где лежала. Еще клеить ее!..
– Точно она не из дома?
Домоправительница еще раз посмотрела.
– Надо у Вити спросить, может, с чердака или из подвала. Я там порядок давно не наводила!.. Побегу, некогда мне.
– Нинель Федоровна, если Кристина объявится, сообщите мне! – вслед ей крикнул Меркурьев.
