Александр Федорович Морозов – это кто такой?.. Ах да, друг Саня, с утра пораньше засевший в комнате Меркурьева!.. Надо же, как красиво, убедительно и солидно выглядит друг Саня, выведенный каллиграфическим почерком!..
Где Лючия?..
Людмила Вячеславовна Огородова, вот она! А тут совсем напротив – ничего романтического. Людмила Огородова, кто бы мог подумать!..
Василий Васильевич усмехнулся такому несоответствию имен и человеческой сути и закрыл было гроссбух, но тут ему попалось еще одно имя.
– Что такое?! – сам у себя строго спросил Василий Васильевич. – А?! Это чьи шутки?!
«Емельян Иванович Кант», – было твердо выведено черными чернилами на плотной желтоватой бумаге. «Емельян Иванович Кант, ученый».
Выходит, он на самом деле явился?!
На верхней ступеньке лестницы Меркурьев услышал, как с силой хлопнула дверь и затопали ноги. Из коридора навстречу ему выскочила Антипия. Одежды ее развевались и путались.
– Что такое?!
Она с разгону схватила Меркурьева за руку и тут же отпустила.
– У меня там… в комнате…
– Дух Бесселя? – осведомился Василий Васильевич. – Ничего удивительного. Он пришел навестить свой дом. По слухам, он когда-то здесь жил и теперь, возможно, скучает.
Антипия посмотрела на него, глаза – все три! – у нее были безумные. Василий Васильевич встревожился.
– Что случилось? – спросил он совсем другим тоном. – Кто тебя напугал?
– Зайди, – сказала она. – И посмотри.
Возле своей двери он задержался и послушал немного – внутри было тихо, у Меркурьева появилась надежда, что Саня изнемог и заснул. Следом за Антипией он вошел в ее комнату, показавшуюся ему веселой, благополучной и прибранной.
Сегодня же разберу вещи, поклялся себе он. Стыдно пред Асмирой, ей-богу!..
Он вопросительно оглянулся на Антипию.
– На кровати, – сказала она.
Василий Васильевич зашел за выступ стены, как бы отделявшей в просторной комнате гостиную от спальни, и заглянул.
Постель была аккуратно застелена, подушки выложены одна за другой, а в самой середине сидела небольшая коричневая обезьяна с грустной мордой. Меркурьев вдруг умилился. Это была… девичья постель, трогательная и словно целомудренная.
Смотреть на нее было приятно и немного неловко.
– С той стороны, – прервала его грезы хозяйка постели. – Ты что, не видишь?
Антипов заглянул.
На подушке лежал фарфоровый китайский богдыхан с отломленной головой. Василий Васильевич не сразу понял, что это такое, и сообразил, только взяв в руки. Тело богдыхана в расписанных золотом складках фарфоровой одежды он поставил на тумбочку и покрутил в пальцах голову.
Богдыхан щурил узкие глаза, прятавшиеся в круглых щеках, и крепко сжимал тонкие губы.
Василий Васильевич вдруг узнал в нем… упавшего с маяка Ванюшку. Словно богдыхана рисовали с натуры!..
– Где ты это взяла?
– Я не брала. Я поднялась после завтрака сюда и… нашла. Это знак!
– Началось в колхозе утро, – сказал Василий Васильевич. – Какой еще знак!
– Ты не понимаешь! – в отчаянии воскликнула она.
– Я это слышу все утро, – огрызнулся Меркурьев. – Хорошо, я ничего не понимаю, и точка. Примем это как данность. Откуда у тебя статуэтка? И зачем ты оторвала ей голову?
Антипия прошла к креслу, села и сложила руки на коленях, на белых складках одеяния.
– Я пришла от Кристины, – сказала она, стараясь быть как можно более убедительной. – Мне нужно было подумать. И села вот как сейчас сижу. Но мне что-то все время мешало, отвлекало.
– Флюиды? – предположил Василий Васильевич.
– Я встала, – продолжала Антипия, не обращая на его иронию никакого внимания, – и стала искать, что это может быть. И вот… – Она кивнула на разломанного богдыхана. – Нашла.
– На кровати? – уточнил Меркурьев.
Он взял с тумбочки туловище, попытался приставить к нему голову, вышло задом наперед. Он перевернул туловище.
– Точная копия Ивана Николаевича, – сказал он, разглядывая узкоглазое щекастое лицо.
– Конечно, – пылко сказала Антипия. – В этом все дело. Это знак!
– Знак чего?
– Здесь что-то происходит, – заявила она. – Такое, чего я не могу понять. И объяснить не могу.
– Ну, для такого вывода не нужно никаких знаков, – съязвил Меркурьев, поставил туловище на стол, а голову положил рядом. – Конечно, происходит! Человек погиб – это раз. Перстень за много миллионов поперли – это два.
– Он не просто так погиб, – произнесла Антипия почти шепотом. – Кто-то пытается мне что-то сказать и для этого принес статуэтку. А я не понимаю!..
– Да, – согласился Василий Васильевич. – Статуэтку действительно кто-то принес, если не ты сама это сделала. И голову ей отломали. Это… нехорошо.
– Плохо, – поддержала Антипия. – Совсем.
– Да что ты заладила: плохо, плохо! Ты утром, когда выходила на завтрак, дверь заперла?
– Да… по-моему. По-моему, да.
– Заперла? – грозно повторил Василий Васильевич.
Антипия огляделась по сторонам в растерянности.
– Я не всегда запираю. У меня и брать-то тут нечего, так что я не слежу…
– То есть ты не помнишь. Кто угодно мог зайти и положить статуэтку. Только вот вопрос: зачем?..
– Чтобы я поняла.
– Ты поняла?
– Нет.
– Тогда вопрос: зачем?..
И они уставились друг на друга.
Меркурьев постепенно осознавал, что появление богдыхана, как две капли воды похожего на покойного братка, в запертой или незапертой, не важно, комнате на кровати – явление совершенно материальное, и нет в нем никаких мистики и чудес. Вот как ему заморочили голову: на осознание этого простого факта потребовалось время! Статуэтку принесли и положили, а до этого еще и голову ей отломали! Зачем? Хотели напугать? Именно ее, духовную дочь Сантаны и последовательницу Пуришты? Чтобы она подняла панику?
Богдыхан на кровати – свидетельство чьего-то умысла, пока непонятно, злого или нет, но вполне человеческого.
Он покосился на вещунью. Она, должно быть, перепугалась всерьез. Самое отвратительное – это следы чужого непрошеного присутствия в чем-то очень личном, интимном: в одежде, в постели, в ванной. Скорпион в пустыне вызывает желание обойти его стороной. Скорпион на подушке – панику и ужас.
Кто и когда мог принести статуэтку в комнату Антипии? Во время завтрака или когда они втроем искали перстень в комнате Кристины?
