Раздался звонок в дверь.
Людмила Исааковна застыла: кто это может быть? У Лены свои ключи, она звонить бы не стала. Да и что ей тут делать в такое время? Клиенты? Время уже не приёмное. Охранник. Точно. Заметил, что она вернулась. Или пробился свет через жалюзи? Тогда можно сказать, что она вернулась, потому что забыла выключить свет.
Людмила Исааковна поспешно свернула постель, стремительно сорвала с себя бигуди, переоделась, не забыв набросить пальто и переобуть уличные сапоги, репетируя легенду: – «Представляете, с улицы заметила, что забыла выключить свет! Пришлось вернуться. Ах, память уже не та…»
Открывая дверь, она было начала заготовленную фразу, но та не успела вырваться из её изумленно открытого рта: на пороге был не охранник и не Лена. Это был Николсон.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте. А что вы тут делаете? И как вообще? – удивилась Людмила Исааковна.
– А вы? – вернул вопрос пожилой клиент.
– Сначала вы.
Николсон легко согласился.
– Ладно. Пустите? А то ведь охранник может проснуться.
– Так вы проскользнули мимо него?
– Как и вы, очевидно?
Людмиле Исааковне пришлось впустить этого типа. Она подумала: что, если у мужчины шизофрения?
Она взяла себя в руки и сменила тон на ласковый, как говорят с детьми и больными.
– Валерий Фёдорович, а Елены Андреевны нет. Вы приходите завтра, я вас запишу.
Но Николсон ввинтился в дверь:
– А я не к ней? Я к вам.
Окончательно сбитая с толку Людмила Исааковна отступила вглубь, Николсон шагнул вперед и тихо запер за собой дверь.
«Ну всё», – успела подумать она.
– Зачем я вам? – спросила Людмила Исааковна, отойдя подальше от нежданного посетителя, к окну. Если что, тут невысоко, можно успеть позвать на помощь или даже прыгнуть. Всё лучше, чем оказаться в лапах психа.
– Да не собираюсь я покушаться на вашу девичью честь, – Николсон с любопытством осмотрел приёмную.
– Ну и хамство! – возмутилась администратор.
Кроме стоящей на полу лампы, которую Людмила тут же подняла и поставила на своё обычное место – стол, ничто не напоминало её секрете.
– Так что вам от меня надо?
– Поговорить. У меня нашли рак.
Она с миг осознавала его слова.
– Чаю хотите?
Николсон со стула наблюдал за размеренными действиями женщины. У него было совсем другое лицо, чем в первый его визит. Бледное, осунувшееся, растерянное. Обстановка его успокаивала. Чайник мирно гудел, Людмила Исааковна насыпала заварки и достала зефир с конфетами, которые дарили ей благодарные клиенты Лены.
– Мне очень жаль вас, но уверена, вы победите болезнь.
– Не победю, не побежду, тьфу ты. Четвёртая стадия, мне сказали.
– А сын? Знает? Сказали?
– Только рад будет…
– А как вы хотели? Нельзя налить из пустой чашки.
Людмила Исааковна подлила чаю в чашку Николсону.
– Что вы им налили в их чашки, чтоб оттуда любовь пить?
Николсон опустил голову: он был суровый вредный старикан, а эта бабка его учила жизни. Почему он сюда пришёл, зачем это терпел? Наверное, из-за вкусного чая…
– Алла, жена покойная, жаловалась, что холодный я, бесчувственный. С сыном неласковый. Мой отец лупил меня и мать зверски, я в себе эту ярость всегда ощущал, ещё пацаном, пообещал себе не давать воли. Чёрт их разберет эти чувства, крышку поднимешь – сорвёт. Вот я и привык всё при себе держать, и плохое, и хорошее. А оно видать никуда не девается, вот и стало гнить.
– Лена говорит, никогда не поздно.
– Четвёртая стадия. Женщина, понимаешь ты?
– Да, времени у вас в обрез.
– Ну спасибо, утешила. Ладно, я пошёл.
Николсон встал, взял шапку. Людмила Исааковна не двинулась.
– Что от нас останется? Воспоминания. Так пока есть время, начните их создавать. Другие, хорошие воспоминания о себе.
Николсон замер, отвернувшись, в дверях, уже взявшись за ручку, сглотнул.
– Ладно, пойду я.
– А как вы узнали, что я здесь?
– Бывших фсбшников не бывает. Матрас-то торчит из-за пальмы, в туалете шампунь с мочалкой под раковиной, и эти штуки, как их…
– Бигуди.
– Точно, бигуди. Дурак бы догадался. А ваша эта Елена, видать, и знать не знает. Дальше носа не замечают, психологи.
Николсон ушёл. Она осталась. И смех, и грех.
Лена вернулась домой, она вдруг подумала, что Дима не спросил о графике посещений, о состоянии здоровья, наверное, просто шок.
Лена вернулась к собственной личной жизни. Памятуя о разговоре с дочкой, позвонила Мичурину. Он так и назывался в телефоне – МИЧУРИН. И аватарка – в маске медицинской, в смешной бандане. Сорок пять лет мужику.
Долгие гудки, наконец трубку взяли, и Лена решительно начала, чтоб не сбиться с настроя:
– Мичурин, я хотела попросить у тебя прощения…
– Михаил Владимирович спит после смены, девушка, – ответил женский голос.
– Простите, а вы? – запнулась Лена.
– А я медсестра Аня, я охраняю его сон.
Девушка засмеялась собственной шутке и дала отбой. В телефоне Мичурина Лена была ЛЕНА. А как ещё? Мичурин не проснулся, перевернулся на другой бок – новая чика в его постели была Аня с работы. Влюблённая, самоуверенная, наивная дурочка.
Вика дурочкой не была. Утром Диму разбудил запах свежесваренного кофе.
– Кофе в постель! – присела она на край кровати, в наброшенной на голое тело его рубашке. Диме никто не приносил кофе в постель. Он привстал в подушках и огляделся. Ему нужно было время, чтобы освоиться в своей новой квартире, новом качестве хозяина жизни. Вика была не прочь утренних ласк, но без алкоголя Дима не мог.
Не секс сближает партнеров, а такие моменты неловкости, Вика знала это, проявила деликатность.
– Ты просто перебрал, всё нормально.
Вика удалилась в душ, нежно и невинно чмокнув его в губы.
Дима мучительно гадал, поняла она или нет, что для него это было впервые.
Из ванной Вика набрала Костику:
– Ну, – он ждал звонка.
– Прикинь, он был девственник. Давненько у меня не было девственников.
– И, как он тебе? – ревниво поинтересовался Костик.
– Лучше спроси, как я ему. Первая женщина это вам не хрен собачий. Он у меня теперь с руки ест, – улыбнулась Вика.
