Только раздвинув пошире ноздрю, я сообразил, что опять нюхаю кокаин из коробочки, которую дал мне Он. Я тянул кокаин уже не заду мываясь: по спине у меня прошелся неприятный холодок. По мере того как вещество проникало в кровь и распространялось по всем клеточкам, я чувствовал, как тело мое тупеет, и если даже на какое-то мгновение меня охватывал страх, я тут же забывал про него. Дневной свет, проникавший в помещение, со всей откровенностью освещал асимметричное лицо официантки. Она, склонившись над столом, собирала стаканы. Мне захотелось обнять ее ноги, затянутые в черные чулки, кое-где давшие стрелку. Я вдруг представил себе, как сосу пальцы ее ног, пальцы этой девицы, ноги которой были разной формы и величины. Я не вникал в то. что она мне говорила, но когда понял, что она может отдаться мне, я почувствовал, как что-то влажное проступило на конце моего пениса. Что это было — сперма? Моча? Я не мог сказать. Одно было ясно: я трясся от нетерпения, как собака, кот или свинья перед своей миской.
Губы мои отказывались произносить то, что я хотел сказать по поводу Ван Гога. Он ждал.
— Что с тобой? Слушай, я как раз хотел сказать тебе одну вещь: подумай о блондинке, о такой блондинке, каких ты еще не видел, которая вцепится тебе в яйца! Если ты под кайфом, весь интерес пропадает!
Он рассмеялся. Каким-то странным смехом. Но смех, который, казалось, издевается над всем светом, в то же время был каким-то грустным.
— Извините. Я думаю, что у Ван Гога раз и навсегда запечатлелся образ собственного гения натом уровне, которого он достиг своими первыми работами. И он был не в силах вынести того, что ему уже не достичь этого уровня. Потому-то и стремился без конца наказывать себя.
Он опять рассмеялся. Соглашаясь, похлопал меня по плечу.
— Заплати за меня, — сказал он, выходя из бара.
Я вернулся в отель. Еще раз втянул порошка и отправился в душ. Выйдя из ванной, я решил позвонить Кейко Катаоке.
— Он собирается исчезнуть, — сказала она, кода я пересказал ей то, что смог вспомнить из нашего разговора. — Он хочет исчезнуть, и у него остается всего три выхода. Я это поняла уже тогда, когда мы еще встречались. Либо он пересматривает критерии собственного видения своей персоны, либо становится мазохистом, либо исчезает. Что, в сущности, сводится к одному: стоит ему остановиться на каком-то из этих решений… и он погибнет. Я не слишком хорошо осознавала это в тот момент, когда потеряла его след, но сейчас, когда я слушаю вас, это становится уже совершенно очевидным.
Мое сердце забилось сильнее, стоило мне лишь услышать ее голос. Голос Кейко Катаоки. Не то чтобы этот голос сразу вызывал у меня особое желание или мне не требовалось воображать себе обнаженное тело этой женщины, чтобы возжелать ее, мне достаточно было представить себя рыдающим в унизительной позе у ее ног. Она, естественно, понимала, что не дает мне покоя, даже находясь на другом конце провода, за океаном. Я вспомнил о том, что сказал мне бомж, и почувствовал, как у меня по спине, еще мокрой после душа, побежали мурашки.
«Я слишком уважал и Кейко, и Рейко, чтобы нам втроем удалось удовлетворить друг друга в наших обычных извращенных играх», — сказал он. Весьма вероятно, что это было так. «Втроем это уже стало невозможно, именно поэтому мы и решили подключить других», — прибавил он. Однако, даже допуская это, в настоящий момент они находились слишком далеко друг от друга, чтобы поддерживать эту садомазохистскую связь… Неужели в этой игре на троих единственной их целью было разрушить личность того, кто попался к ним в сети? И Ми, верно, стала их первой жертвой. Должно быть, рассредоточившись по свету, они ждали, пока появится следующая возможная добыча! Ничто не говорило против этого предположения. Они собирались доконать меня на медленном огне. Мне казалось, то, что до сих пор составляло мою личность, сейчас стало пошатываться, готовое рухнуть. Мне уже не раз представлялся случай почувствовать это. Я слышал в трубке голос Кейко Катаоки, потом был этот человек, снисходительно рассмеявшийся, когда я дал ему ответ по поводу Ван Гога в этом баре в Бауэри, но вот третий персонаж, Рейко, оставался для меня полной загадкой… Врата рая распахнулись передо мной, и отступить уже было невозможно. Если мое предположение было верно, то оставалось лишь одно, чего я никак не мог понять: почему они выбрали такого невзрачного, заурядного типа, как я?
— Вы договорились встретиться еще раз?
— Да.
— Сделайте это. Это крайне необходимо. Вы выслушаете все, что он скажет, все. Неважно, о чем будет идти речь. Вы поняли? Далее если он заявит, что хочет вашу задницу, или потребует, чтобы вы спустили штаны на Пятой авеню и ползали на карачках. Вы хорошо меня поняли?
— Да, да, — повторил я, как пес, исходя слюной и виляя хвостом. У меня стоял так, что полотенце выпирало клином.
— Займешься своим членом, когда я повешу трубку. Ты понял? Ты запишешь все, что он скажет.
— Да, да, хорошо.
— Я хочу также, чтобы прежде чем увидеться с ним, вы позвонили по номеру, который я вам дам, и встретились с молодым человеком по имени Ган. Это американец японского происхождения, он говорит по-японски. Вы скажете, что вы его друг. Ган прекрасно знает их обоих, его и Рейко.
Я схватился за член, как только она повесила трубку, будто кто-то все это время держал за моей спиной кайло для колки льда; я стал бешено мастурбировать, как загнанный зверь. Сначала я тер себя голой рукой, но вскоре у меня заболел кулак, а я все никак не мог кончить. Я кинулся в ванную за тюбиком «Бэби ойл», но нашел там лишь флаконы с шампунем и пеной для ванны. Ничего не оставалось, как только поплевать на ладонь. Я стоял на коленях перед Кейко Катаокой, горя желанием лизать ей пальцы ног и не получая на это ее разрешения; наконец я разрыдался как младенец. Я тискал свой пенис до тех пор, пока у меня мучительно не заболел кулак, пока мой конец не распалился, как кусок раскаленного добела железа, пока я не почувствовал, что единственное живое место у меня — это головка моего члена. Затем по всему телу пробежали судороги, подобно земляным червям поносного цвета, прошмыгнувшим, извиваясь, по моей коже, и струя спермы вырвалась из меня наконец с такой силой, что перелетела через мою голову. Я тяжело и часто дышал, с трудом переводя дух. Как мне было хорошо! На глаза у меня навернулись слезы. Но мне все еще хотелось, из-за кокаина, мое желание все еще не было утолено, даже после эякуляции.
Я набрал номер, который он мне дал. Ответила какая-та женщина очень приятным голосом. Я сказал, что звоню от Ямамоты.
— Третья категория, не так ли? — сказала она, хихикнув. — Молодая блондинка с очень белой кожей постучит в вашу дверь через полчаса, — прибавила она, прежде чем повесить трубку.
Тридцать минут я кружил по комнате, аккуратно вышагивая по бордюру ковра, как сатир на грани нервного срыва, в смятении мысленно перебирая, что бы мне надеть для встречи с этой молодой блондинкой с очень белой кожей. Я перепробовал все свои рубашки и в конце концов остановился на темно-синих фланелевых брюках и белой сорочке из хлопка. Потом, как раз когда я подумал, что в этом отеле, выходившем на Центральный парк, непременно должен был быть привратник и что, естественно, это не то место, куда свободно пропустили бы проститутку, как раз когда я задался вопросом, как же она сможет проникнуть сюда, в дверь постучали. За дверью стояла хорошенькая женщина в кремовом плаще, накинутом поверх сиреневого костюма, держа через плечо сумку от Луи Виттон.
