«В один день, — вспоминал Волконский, — мы вздумали среди бела дня пускать фейерверк. В соседстве нашем жил граф Виктор Павлович Кочубей (министр внутренних дел. — О. К.), и с ним жила тетка его, Наталья Кирилловна Загряжская, весьма умная женщина, которая пугалась и наших собак, и медведей. Пугаясь фейерверка и беспокоясь, она прислала нам сказать, что фейерверки только пускаются, когда смеркнется, а мы отвечали ее посланному, что нам любо пускать их среди белого дня и что каждый у себя имеет право делать что хочет».
Весть о заключении Тильзитского мира (1807) застала Волконского в военном лагере — и, по его собственным словам, «не была по сердцу любящим славу России». Неприятные эмоции патриоты решили заглушить водкой: «Вспоминаю я, что я, живши на бивуаке, пригласивши к себе знакомого мне товарища из свиты Беннигсена, молодого барона Шпрингпортена, с горя (по русской привычке), не имея других питий, как водку, выпили вдвоем три полуштофа гданьской сладкой водки, и так мы опьянели, что, плюя на бивуачный огонь, удивлялись, почему он не гаснул».
Во время Русско-турецкой войны 1806–1812 годов Волконский и его полковой товарищ П. П. Валуев, находясь на территории дунайских княжеств, были поставлены на квартиру «к боярину Ролетти»: «У него было два сына, записные дураки, и две премиленькие дочери. За этими мы стали приволакиваться, но неудачно для нас, а мы, высмотрев, что они не так строги к каким-то молдаванам, высторожили это и привели отца и братьев на данное ночное свидание. Просто скажу о сем теперь — подлая шутка, и мы так насолили нашему хозяину, что в следующем годе, прибыв опять в армию и во время зимовых квартир, одного просил Ролетти, чтоб меня не ставили к нему на квартиру». В 1810 году Волконский за предосудительное поведение был выслан из Дунайской армии.
Начало Отечественной войны Сергей Волконский встретил в Вильно, в окрестностях которого была собрана большая часть русских военных сил. Армия жила в напряженном ожидании: «Родина была близка сердцу цареву, и та же Родина чутко говорила, хоть негласно, войску… в войсках от генерала до солдата всякий ждал с нетерпением начала военных действий»
.
Однако сам Волконский жил в то время не только ожиданием великих битв за Родину. Его приятель Н. Д. Дурново 18 апреля 1812 года зафиксировал в своем дневнике, что, «совершая прогулку», «отправился к князю Сергею Волконскому и князю Лопухину», которые жили на одной квартире: «Польская девушка нас развлекала в течение нескольких часов». Впрочем, Дурново утверждает, что сам он «остался верен своим принципам и не притронулся к ней»
.
Упоминаемый в дневнике князь П. П. Лопухин — один из самых близких друзей молодого Сергея Волконского, впоследствии генерал-майор, активный масон и участник Союза благоденствия. Сам же Дурново будет в 1825 году идейным противником декабристов, и ночью с 14 на 15 декабря именно он арестует поэта-декабриста К. Ф. Рылеева.
Ни Отечественная война, ни Заграничные походы, ни даже получение генеральского чина не заставили Волконского отказаться от «буйного» поведения. Приехав после окончания войны во Францию, он сделал огромные долги — и отбыл, не расплатившись с парижскими кредиторами и торговцами. С просьбой помочь вернуть его долг французы обращались и в российское Министерство иностранных дел, и лично к императору Александру I
. Волконского разыскивали в России и за границей, он всячески уклонялся от уплаты — и всё это порождало большую официальную переписку.
В 1819 году генерал-майор и герой войны не без гордости сообщал армейскому начальству, что уплату его долгов «приняла на свое попечение» его «матушка», «Двора Их Императорских Величеств статс-дама княгиня Александра Николаевна Волконская». Впоследствии мать продолжала исправно платить его долги
.
В конце 1810-х годов столь блестяще начатая военная карьера Сергея Волконского резко затормозилась. До самого ареста в 1826 году он не был произведен в следующий чин, его обходили и при раздаче должностей.
Согласно послужному списку, с 1816 по 1818 год Сергей Волконский — командир 1-й бригады 2-й уланской дивизии. Когда же в августе 1818 года бригаду расформировали, то нового подразделения князю не дали — он был «назначен состоять при дивизионном начальнике оной же дивизии». В ноябре 1819 года его шурин П. М. Волконский просил государя назначить родственника «шефом Кирасирского полка», но получил «решительный отказ»
.
Причина карьерных неудач князя, по мнению большинства исследователей, заключается в том, что уже тогда он начал проявлять признаки «вольнодумства». Историки Н. Ф. Караш и А. 3. Тихантовская считают, что Волконскому «не простили пребывания во Франции во время возвращения Наполеона с о. Эльбы», а также попытки в Париже — уже после реставрации Бурбонов — заступиться за полковника Лабедуайера, первым перешедшего со своим полком на сторону Наполеона и приговоренного за это к смертной казни
.
Однако «вольнодумство» Волконский выказал позже, события же во Франции, свидетелем и участником которых он был, состоялись намного раньше. Представляется, что в данном случае причину царского гнева на генерала следует искать в другом.
Сергей Волконский был хорошо известен и Александру I, и его приближенным: царь называл своего флигель-адъютанта «мсье Серж» и внимательно следил за его службой. Однако «гусарство» и «проказы» «мсье Сержа» и его друзей императору явно не нравились: Волконский описывает в мемуарах, как после одной из его выходок государь не захотел здороваться с ним и его однополчанами-кавалергардами, а после его высылки из Молдавской армии «был весьма сух» в обращении с ним
.
Очевидно, император рассчитывал, что после войны генерал-майор остепенится; но этого не произошло. «В старые годы не только что юный корнет проказничал, но были кавалеристы, которые не покидали шалости даже в генеральских чинах», — справедливо замечает Пыляев
. Скорее всего, следствием такого поведения и стали карьерные неудачи князя.
В самом конце 1819 года жизнь Сергея Волконского круто переменилась: он вступил в Союз благоденствия. Обидевшись на императора за собственные служебные неудачи, он не стал принимать должность «состоящего» при дивизионном начальнике и уехал в бессрочный отпуск, намереваясь еще раз побывать за границей.
Случайно оказавшись в Киеве на ежегодной зимней контрактовой ярмарке, он встретил там своего старого приятеля Михаила Федоровича Орлова. Орлов, генерал-майор и начальник штаба 4-го пехотного корпуса, уже давно состоял в тайном обществе, и его киевская квартира была местом встреч людей либеральных и просто недовольных существующим положением вещей.
То, что Волконский увидел и услышал на квартире Орлова, поразило воображение «гвардейского шалуна». Оказалось, что существует «иная колея действий и убеждений», нежели та, по которой он до того времени шел: «Я понял, что преданность отечеству должна меня вывести из душного и бесцветного быта ревнителя шагистики и угоднического царедворничества»; «с этого времени началась для меня новая жизнь, я вступил в нее с гордым чувством убеждения и долга уже не верноподданного, а гражданина и с твердым намерением исполнить во что бы то ни стало мой долг исключительно по любви к отечеству»
.
