– Зачем… ты так? – только и спросил.
– Тебе было плохо со мной? – сыто улыбаясь, словно перекормленная кошка, склонилась над ним Дана.
– Мне плохо сейчас, – сказал Джек, безучастно глядя в потолок.
В его мире что-то изменилось, но что – он не мог понять. Будто натянутая струна оборвалась. Нет, он все так же был намерен оживить свою семью, но уже не потому, что это было ему необходимо, а, наверно, из природного упрямства – если решил что-то сделать, надо довести дело до конца. Только вот как потом смотреть в лицо жене и дочери после того, что произошло только что? И ладно бы ему не понравилось. Понравилось же, да еще как! Настолько, что он боялся взглянуть на Дану, потому что чувствовал – его зверь, до поры затаившийся в берлоге, готов был уже снова вырваться наружу. Изголодался, сволочь, по женскому телу.
– Совестливый, значит, – тряхнула рыжей гривой Дана, словно рассерженная кобылица. – Бывает, знаю таких. На Большой земле сучка осталась, а они при первом удобном случае – из дому, типа, удачу ловить. А сами на первую же подвернувшуюся бабу лезут, кобели паршивые. И ты, американец, такой же. Потому не жалко.
– Что потому не жалко? – не понял Томпсон.
– Тебя, – усмехнулась Дана, вновь наклоняясь над полицейским, так, что ее полный обнаженный бюст коснулся его груди.
Джек отвлекся было на это прикосновение – да и кто бы не отвлекся? И тут же почувствовал, как его виска коснулся еще горячий металл, не успевший остыть после перестрелки с зомби. Послышался щелчок взводимого курка.
– Лежи как лежишь, медведь, и не дергайся, а то я ненароком нажму на спуск раньше, чем планировала, – проговорила девушка, глядя Томпсону прямо в глаза. – Хорошо с тобой, но видишь ли, в чем проблема: хабар нам достался слишком знатный, а я не люблю делиться. Зато люблю смотреть, как вы, мужики, умираете. Каждый – по-своему. Одни верещат от страха, как зайцы под ножом, другие подыхают красиво, с достоинством, хотя в душе тоже очень хотят орать от ужаса. Таких уважаю. Ты же второго типа, верно? Не разочаруешь меня и умрешь так, чтоб я не жалела о том, что перепихнулась с накачанным мешком жидкого дерьма?
Томпсон слушал ее – и ему было наплевать, что его висок греет ствол «девятьсот одиннадцатого», который он так легкомысленно оставил на полу в расстегнутой кобуре. Если сейчас Дана выстрелит, то он просто воссоединится с семьей, и все. Хотя и там жена вряд ли простит его за произошедшее только что. А может, и простит. Пастор, помнится, говорил, что когда по-настоящему любят, всегда прощают…
Но Дана не выстрелила.
Джек уже не слушал, что она там говорит, упиваясь собственным превосходством над ним, как вдруг девушка ойкнула – и замолчала, глядя на него огромными глазами, расширившимися от боли.
На голую грудь Томпсона упала горячая капля. Потом еще одна. И еще…
Он опустил взгляд. И даже не удивился тому, что увидел. Зона быстро отучает удивляться любого, кто сумеет выжить в ней хотя бы первые несколько часов. Он же вроде тот кинжал за голенище берца засунул – и забыл про него в суматохе.
Но он не забыл про него.
И сейчас – напомнил…
Из груди полицейского торчал тонкий серебристый клинок, пробивший Дану насквозь, – Томпсон видел его окровавленный кончик, торчавший над огненной гривой роскошных волос.
Судя по расширившимся зрачкам, девушке было очень больно, но она нашла в себе силы улыбнуться.
– Значит, ты мутант, американец, – хрипло произнесла она. – А я и смотрю, больно уж ты круто трахаешься. Даже думала, убивать тебя… или только попугать? Где я еще такого кобеля найду…
Видно было, что слова даются ей все труднее и труднее, но она все же нашла в себе силы произнести:
– Запомни меня, Джек… Запомни, что я умерла красиво… Как настоящий сталкер… Хотя сейчас мне очень страшно…
Ее взгляд остановился. Она смотрела сквозь Томпсона, так, как умеют смотреть лишь только что умершие, глаза которых еще не успели подернуться пеленой вечности.
Джек осторожно поднял руку и положил ладонь девушке на глаза. Последнее, что может сделать живой для мертвого в этом проклятом месте, где не принято хоронить покойников, – это поделиться с уже остывшими веками толикой живого тепла для того, чтобы они смогли опуститься навеки.
А потом он услышал тихий скрежет. Тонкий клинок медленно вползал обратно в его тело, мерзко скрипя о ребра Даны…
Джеку не было больно, словно не в него сейчас пряталось метровое жало, убившее девушку. Похоже, сейчас оно в третий раз спасло ему жизнь, но благодарности он не чувствовал. Лишь омерзение от осознания того, что в нем живет неведомое существо, оберегающее его так же, как всадник бережет свою лошадь, на которой ездит. Главное, чтобы не начал за узду дергать и пришпоривать. Кстати, было бы неплохо выяснить, что этому проклятому амулету от него надо?
Он аккуратно снял с себя мертвое тело девушки, поднялся, вытер с груди еще теплую кровь, оделся. Потом нашел в себе силы взглянуть на труп.
Лицо Даны было спокойным. Казалось, она не умерла, а лишь уснула.
Джек отвел взгляд. Тяжело это – смотреть в лица тех, кого ты убил, пусть даже не своими руками. Так и кажется, что они сейчас откроют глаза, в которых застыл немой вопрос: «За что?» И ты по-любому не будешь знать, что на него ответить, даже если было за что…
Томпсон вздохнул и накрыл обнаженное тело девушки ее же одеждой. Если бы не жажда наживы, Дана могла быть сейчас живой. Просто монстр, поселившийся в его теле, очень остро реагирует на любую опасность. Зачем-то он очень нужен этой звезде в круге…
Джек бросил взгляд на кейс с наверняка дорогими артефактами, затем на открытый чемодан с деньгами. Для кого-то вот она, сбывшаяся мечта. Протяни руку, возьми, а потом просто найди способ выбраться из Зоны. И все. И жизнь станет другой – яркой, насыщенной, радостной…
Не станет.
Идиоты те, кто так думает.
Томпсон за годы службы в полиции узнал это совершенно точно. Редко кому удается справиться с неожиданно свалившимся богатством. Большинство, быстро пресытившись нехитрым набором доступных удовольствий, спивается или становится наркоманами. Другие начинают тратить легкие деньги направо-налево, быстро их просаживают и становятся еще беднее, чем были. Третьих находят те, кому эти деньги принадлежали ранее, – либо находятся те, кто хорошо умеет прибирать к рукам чужое богатство, и в обоих случаях ничем хорошим это не заканчивается. Конечно, наверняка есть умники, которые в подобных случаях сумели сохранить и приумножить свое состояние, но Томпсон о них не слышал.
Но все же было оно, искушение взять то, что Дана называла «хабаром», – от самого себя правду не скроешь. Но, во-первых, у Джека была миссия, на которую он сам себя завербовал, и что бы ни говорили ему, и что бы ни нашептывали собственные сомнения, он пройдет ее до конца, и лишь увиденный собственными глазами труп Захарова убедит его, что все кончено и более надеяться не на что.
