– Ага, – отозвался экзоскелет, делая осторожный шаг вперед. Покачнулся, будто пьяный, устоял и неуверенно сделал второй, приблизившись ко мне вплотную. Теперь ему и стрелять не нужно. Даст раз в морду стальным кулаком – и вобьет ее, ту морду, мне во внутреннюю сторону затылка, так что мозги из ноздрей полезут. Под броней угадывались неслабые синтетические мускулы, так что для говорящего экзо это будет раз плюнуть.
Но портить мне портрет он не стал, лишь по плечу хлопнул стальной лапой так, что я едва на пол не рухнул.
– Ой, извини! – безразлично проговорил механический голос. – Идет отладка модуля взаимодействия с пространством, и я немного не рассчитал усилия. Просто хотел дружески похлопать по плечу.
– Тебе удалось, мать твою, – сказал я, потирая ушибленное плечо. – Я оценил твой дружеский порыв и искренне счастлив. Теперь, может, прекратишь набиваться мне в кореша и подумаешь, как нам отсюда выбраться?
– Это точно нужно? – поинтересовался Кречетов. – Лично мне по горло надоели люди. А тут, я смотрю, и компания хорошая, и свежая закуска имеется.
С этими словами экзоскелет, прокачанный профессорскими мозгами, подошел к столику-каталке, на котором лежало растерзанное тело. На брюхе экзо отъехала кверху бронепластина, открыв полость внутри…
Я поморщился.
Биореактор. Видел такое в мире Кремля. Там боевые роботы запихивают в свои реакторы покойников вместо топлива. Экологически чистая война, мертвецов на поле боя хрен найдешь, всех био сожрали.
Вот и Кречетов засунул себе в брюхо собственные останки и аж причмокнул от удовольствия.
– Никогда не думал, что самоедство настолько приятная вещь, – произнес он. – В буквальном смысле, конечно.
– Тебе виднее, – проговорил я.
Ну да, сейчас он сам себя переварит, проголодается и возьмется за хорошую компанию, то есть за меня. Конечно, «Бритва» оружие замечательное, но против пулемета и автоматической пушки с ножом особо не повоюешь. Даже с откованным из уникального артефакта.
– Вижу, о чем ты думаешь, – хмыкнул Кречетов – похоже, программа хихишек прогрузилась у него вместе с модулем трезвой ходьбы – или как оно там называлось по-научному. – И это зря, Снайпер, ты мне еще пригодишься.
– Ишь ты, – хмыкнул я в тон говорящему экзоскелету. – А ты мне?
– И я тебе, – покладисто отозвался Кречетов. – В качестве источника информации в том числе. Например, ты в курсе, что этот научный комплекс целиком находится под землей?
– В смысле? – не понял я.
– Все исследовательские лаборатории, все производственные мощности там.
Стальной палец ткнул в пол.
– Здесь же так, фикция. Муляж для любителей посовать нос в чужие дела, пограбить богатый научный центр. Или разбомбить его, как сегодня. Да, несколько автоклавов здесь были рабочими – чисто для демонстрации, вот, мол, что мы умеем. Но все остальное – муляж. Истинный научный клад закопан глубоко под землю еще при СССР, там он и остался до сих пор. Так что враги сегодня уничтожили ложную цель, разбомбили чердак над домом, а сам дом остался в целости и сохранности.
– А как же пушки-пулеметы-бронеколпаки? – поинтересовался я.
Кречетов махнул манипулятором.
– Прошлый век. Если б Захаров захотел, он выставил бы для защиты комплекса гауссы повышенной мощности, лучевые пушки, дезинтеграторы на основе артефактов, способные разложить на атомы все что угодно. Так что все вооружение, смонтированное наверху, – это лишь детские пугачи для отпугивания «отмычек» и чувства удовлетворения военных в том, что они уничтожили ужасно опасный объект. Кстати, нам сюда.
Кречетов снова указал на пол.
– В смысле? – не понял я.
– Под нами коридор, ведущий в тот самый научный рай Захарова, о котором я говорил. Нужно лишь прорезать бетонное перекрытие.
– Ясно, – сказал я, доставая из ножен «Бритву».
…Мерцающий синевой клинок резал бетон как масло, но все равно мне пришлось повозиться. Толщина перекрытия была около метра, словно крыша у ДОТа. Да уж, при СССР точно строили на века. Даже если снести ракетами весь огромный бронеколпак, который я раньше считал научным центром Захарова, такие перекрытия возьмут только специальные бетонобойные авиабомбы. В общем, я пластал своим ножом железобетон, густо пронизанный арматурой, а Кречетов мощными пинками отправлял в угол вырезанные мною тяжеленные куски перекрытия.
Возле стены скопилась уже приличная гора бетонных обломков, когда профессор сказал:
– Отойди-ка.
И когда я отошел, он просто прыгнул на середину квадрата, глубоко вырезанного мною в полу. И вместе с этим бетонным квадратом, выломившимся из перекрытия, ухнул вниз.
Грохнуло там неслабо. Удар, лязг металла, столб серой пыли из колодца, образовавшегося в полу. Я подошел к его краю, глянул вниз.
Там, в темноте, метался луч света от фонаря. Вроде не особо глубоко, метра три – три с половиной.
– Прыгай, – прозвучал из колодца недовольный голос Кречетова.
– Ты там снова мозг не ушиб? – поинтересовался я. – У меня, в отличие от некоторых, ноги не стальные, и на бетонные обломки с торчащей арматурой мне приземляться совершенно неохота.
Из темноты снизу выдвинулась стальная ладонь.
– Изволь, спущу с комфортом.
– Вот это другое дело, – сказал я, становясь на металлическую лапу размером со сковороду.
Теперь главное было удержать равновесие. А еще можно помолиться Зоне, чтобы Кречетов не вспомнил какие-нибудь старые обиды и просто не сжал пальцы в кулак. Ничего себе такой вариант мести – оторвать врагу ступни и оставить подыхать в подземелье. Просто я ни капли не сомневался, что Кречетов продолжает считать меня врагом – уж больно много в прошлом было у нас с ним взаимных претензий…
Да и в настоящем они совершенно никуда не делись.
* * *
Он пришел в себя от холода, который сковал его от макушки до кончиков пальцев ног, заставив свернуться в позу эмбриона. Тело рефлекторно пыталось сохранить хоть немного тепла, но удавалось ему это неважно.
Очень хотелось так и остаться, скукожившись в клубок из собственной плоти, – мысль разогнуться, подставив всего себя мелко накрапывающему ледяному дождю, была невыносимой. Но он заставил себя сделать это, осознавая не разумом, а каким-то звериным инстинктом, что если не начать шевелиться, то очень скоро на сырой траве будет лежать остывающий труп.
Каждое движение отдавалось болью во всем теле, но он все-таки нашел в себе силы встать на четвереньки – и попутно вспомнить свое имя.
Джек Томпсон.
Американский полицейский, который сейчас вместо того, чтобы спать в своей постели, стоит посреди ночи на карачках и вглядывается в темноту, силясь разглядеть хоть что-нибудь.
