Но мне было нисколько не жаль несчастного гоплита, насаженного на кресло. Не до него совершенно, когда перед тобой открывается подобное сокровище.
За картиной находились стеклянные стеллажи, плотненько так набитые артефактами. Я уже видел подобное в одной из комнат этого комплекса, Захаров, помнится, показывал. Но – подобное, не более. Потому что эта сокровищница была богаче в разы. В десятки раз. Я из того, что на полках лежало, видел вживую от силы четверть. Про другую четверть слышал и на картинках видел. А оставшаяся половина артов была мне совершенно неизвестна.
Но того, что я знал, хватило, чтоб взять с полки небольшой красный камешек, обжигающий пальцы холодом, и приложить его ко лбу на несколько секунд.
Этого вполне хватило, чтобы по телу разлилась бодрость. Резко появилось желание жить, куда-то бежать, с кем-то бороться – не важно с кем, главное, чтоб было куда неуемную энергию деть. «Адреналин» – арт забавный. Сначала наполняет человека безудержной дурью, а потом, если передержать немного, надеясь подзарядиться побольше, через некоторое время дарит такой отходняк, что жить не хочется, хоть реально в петлю лезь. Потому и цена ему невелика – сталкерам проще для настроения стакан спирта дернуть, чем рисковать потерять сутки, валяясь в жестокой ломке. Странно, что Захаров поместил его к себе на полку с дорогущими артефактами. Может, как раз для такого случая, чтоб кратковременно стимульнуться, когда совсем невмоготу.
Однако я помнил и о Кречетове, который мог еще пригодиться мне живым, так как знал этот научный комплекс гораздо лучше меня. Поэтому я метнулся к столику, на котором лежал практически умерший бюст, и с силой вдавил слегка поблекший артефакт между бровей Кречетова.
Интересное это, конечно, занятие – наблюдать за действием некоторых артов. Например, сейчас под бледной кожей ученого во все стороны от «адреналина» заструились красные черви. Проникли под закрытые веки, алым высветили под ними глазные яблоки и потекли себе дальше, внутрь черепа.
А в следующее мгновение Кречетов пришел в себя. Широко раскрыл глаза, в которых плясали красные искры, посмотрел на меня и сказал:
– Ну и чего ты тут стоишь?
– Сплясать рекомендуешь? – поинтересовался я.
– Действовать рекомендую, – нахмурил брови обрубок Кречетова. – Кстати, я рад, что ты не превратился в красноглазого обугленного урода, как было предсказано Гретой в ее фильме
[4].
– В каком фильме? – не понял я.
– Не важно. Потом объясню, времени нет. Сам бы мог догадаться, что под всеми этими картинами тайники, давно б уже все поснимал.
– Если такой догадливый, сам иди и снимай, – огрызнулся я.
– Смешно, – буркнул ученый, скорчив кислую мину.
Откровенно говоря, мне его не было жалко. Вряд ли кто-то в здравом рассудке будет жалеть своего убийцу. Впрочем, я тоже его грохнул, вон какой у него шрам на башке от моей «Бритвы». Интересно, Захаров воскресил нас из чисто научного интереса? Или же ему интересно наблюдать, как оживленные им персонажи снова дохнут, а потом вновь возвращать их к жизни, как шахматные фигуры, сбитые с доски и потом снова поставленные на нее для следующей партии. Игра в бога всегда очень увлекательное занятие, особенно когда у тебя для этого есть возможности.
– Ты вроде говорил о том, что пора действовать, – напомнил я.
– Давно пора, – с упором на «давно» сказал Кречетов. – Значит, так. Для начала…
По потолку шарахнуло так, что я аж присел. В коридоре грохнуло, и стальная дверь кабинета слегка подалась внутрь. Но выдержала.
– Похоже, коридора больше нет, – сказал я. – Нас тут запечатало намертво, и следующий залп будет для нас последним.
– Не будет, – отрезал Кречетов. – Этот кабинет фактически бронированная капсула внутри здания. Я тут все исследовал, пока был хозяином комплекса, так что поверь мне на слово. Но задерживаться здесь все равно не стоит. Вон там видишь подлинник Давида в правом углу. Снимай его.
Я снял картину, изображавшую очень неплохо прорисованного мертвого мужика, и обнаружил за ней небольшой сейф, опять же с кодовым замком. Но на этот раз трюк с одновременным нажатием всех кнопок у меня не прошел. Я бросил вопросительный взгляд на Кречетова, который, повернув голову, наблюдал за мной со стола.
– А я откуда знаю? – сказал тот. – Просто я видел, как Захаров положил туда твою «Бритву», и предположил, что она тебе может понадобиться.
Ну офигенно! Предположил он… А как открыть сейф, не подумал? Нож, одинаково легко разрезающий все – и мясо, и сталь, и границы между мирами, – давно уже стал частью меня. И, естественно, я не мог его оставить лежать в проклятом сейфе.
Так… Помнится, я однажды вскрыл этот научный комплекс изнутри, введя код – дату испытательного взрыва объекта «Локи», который был произведен во времена Второй мировой войны на территории Украины по прямому приказу шефа «Аненербе» Генриха Гиммлера. В результате него между нашим миром и миром «мусорщиков» возникла первая, тогда еще незаметная трещина, послужившая причиной рождения нынешней аномальной Зоны. Осталось точно вспомнить эту дату…
– Не напрягайся, – раздался слабый голос с каталки. – Вон арт лежит на полке, «алмаз» называется…
Кречетов стремительно терял силы. «Адреналин» помогает вернуть их, но ненадолго. Я еще держался, а остатки организма ученого вновь приготовились умирать. И это было плохо, ибо вряд ли я без его подсказок отсюда выберусь. Ракетный обстрел вроде прекратился, но уже понятно было, что над нами одни руины. Фиг знает, поможет ли мне «Бритва» пробиться через многометровые кучи бетонных обломков, но без нее это сто процентов нереально.
– Молчи, береги силы, – бросил я, метнувшись к полкам с артефактами. Схватил тот, на который указал Кречетов, действительно похожий на красивый, многогранный алмаз, вернулся к сейфу, дотронулся артом до дверцы, надавил…
Ничего. Только искры внутри артефакта заиграли, закружились в бешеном танце. Твою ж душу, как им пользоваться-то?
– Кровь, – раздалось еле слышное с каталки. – Ему нужна кровь…
Понятно. Слыхал я про такое, правда, ни разу живьем не видел. Арт-вампир. Не напоишь – не поможет. У каждого полезного артефакта в Зоне есть своя темная сторона, и за его услуги всегда приходится платить ох как немало, причем зачастую полученная выгода не стоит и одной десятой цены, уплаченной за нее.
Но у меня выбора не было.
Я схватил со стола маленький нож для разрезания бумаги, с силой всадил его себе в ладонь – и понял, что на нервах немного переборщил. Безобидный с виду ножичек легко пробил кожу и вошел в мясо на половину клинка, едва не выйдя с другой стороны.
Но что сделано – то сделано. Я выдернул нож из раны, отбросил его в сторону, крепко сжал «алмаз» кровоточащей ладонью – и сразу почувствовал, как арт, холодный словно ледышка, начал разогреваться. Через пару секунд он уже реально жег ладонь настолько, что запахло жареной кровью – но не от моей руки. Кровь горела внутри артефакта, насосавшегося из раны, словно голодный комар.
