Мы с Владом так ошарашены, что просто замираем. Тишину нарушают мои всхлипы, а руки Торопова продолжают судорожно сжимать мою талию. Папа же в свою очередь очень быстро рассматривает нас, оценивает положение и делает то, что он давно хотел сделать.
Одним движением руки отцепив Влада от меня, мой отец с неимоверной силой впечатывает свой кулак в его лицо. Раздается хруст костей и, на цементный пол подъезда летят яркие капли крови. Я зажимаю рот рукой и от ужаса просто начинаю задыхаться, при этом лишившись дара речи. Мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди и от страха я сильнее вжимаюсь в стену.
— Ублюдок! Недоносок! — папа продолжает наносить удары Владу. — Я тебя, козел, убью!
Его удары мощные, молниеносные, сокрушительные. Такие, что Торопов в руках папы просто тряпичная кукла.
— Тварь!
Торопов не сопротивляется. Я знаю, что он может дать сдачи. Знаю, что он сильный и владеет основами одного из восточных единоборств, но почему-то именно сейчас принимает удары, как должное. Словно, ему не больно и он только этого и ждал.
Все происходит слишком быстро. Весь пол уже забрызган кровью Влада, и я понимаю, что если не остановлю отца, то он убьет Влада. А Влад позволит это сделать. Поэтому с трудом беру себя в руки и кричу. Так громко насколько мне позволяют мои легкие.
Папа отвлекается и смотрит на меня.
— Прошу… не надо…
Отец бросает тело Торопова на пол и тот, распластавшись по всему полу, замирает обездвиженной кучей. Его лицо все в крови. Там нет живого места. И о том, что он все-таки жив, говорят только его тихие стоны.
Отец плюет рядом с ним на пол и ядовито выдавливает:
— Еще раз увижу рядом с ней, убью!
А затем просто берет меня за шкирку и тащит к двери, где нас уже встречает перепуганная мама. Я послушно передвигаю ногами и, находясь, в шоковом состоянии не могу оказать сопротивления. Поэтому в одно мгновение оказываюсь в квартире и осев, на пол прямо в коридоре, снова кричу. От ужаса и боли. От страха. От не понимания, за что судьба так меня наказывает? А потом закусив губу, снова начинаю рыдать, моля у бога одного. Я так хочу, чтобы это все закончилось. Потому что терпеть больше нету сил.
Я глотала слезы и смотрела как папа раздевается, и жестикулируя руками, что-то доказывает маме, но я абсолютно не слышала его. Чувства, как карусель, сменяли друг друга и я не могла вернуться в реальность. От безысходности хотелось выть, но на шум выбежал Никита и мы все замолчали одновременно.
— Мам, что с тобой? — пропищал испуганно мой ангел и кинулся мне на шею.
Его теплые руки тут же захватили меня в плен, заставляя вздрогнуть от его беспокойства. Я понимала, что Никита слишком маленький, чтобы наблюдать за нашей первой семейной ссорой, да и не привык он видеть меня такой, поэтому заставила себя взять в руки. Не нужно ему было видеть мои проблемы. Ему своего хватило с лихвой.
— Все хорошо, солнце.
— Но ты плачешь! Тебя кто-то обидел?
Я старалась выровнять дыхание и сосредоточиться на ребенке. Это было сложно. Но под тяжелыми взглядами родителей я не могла позволить себе раскиснуть.
— Ну, что ты? — я улыбнулась. — Просто устала очень. Так иногда бывает со взрослыми. Я сейчас умоюсь, и мы пойдем пить чай. Хочешь?
Никита кивнул.
— А можно я с тобой пойду умываться? — робко спросил он, явно не поверив моим словам.
— Конечно.
Я медленно поднялась с пола, разделась и взяв ребенка за руку, направилась в ванную. Очень хотелось остаться одной. Потому что внутри все трещало по швам. Мне кричать хотелось. Вместо так долго желаемого облегчения Торопов снова исполосовал мою душу своими словами, своей болью. Ведь я хотела услышать совсем другое. Хотела обрести покой. Но вместо этого еле сдерживала себя от очередной истерики.
Зачем он мне рассказал про себя? Зачем поделился своей болью? Хотел сделать мне еще больнее? Но мне и так невыносимо. Настолько, что я уже долгое время не могу найти выхода. Я не понимаю, где правда, а где ложь. Не могу определить ненавижу я его или испытываю к нему какие-то другие чувства. Находясь сейчас с ним рядом, я однозначно тянулась к нему, но ведь это все не по-настоящему. После того, когда первые ощущения схлынут, я ведь снова вспомню, что он со мной сделал. И никогда не смогу забыть этого. Ведь быть обиженной на него за то, что он был женат или просто не приходил так долго — это всего лишь прикрытие для той глубокой душевной раны, в которую я боялась лезть сама, не то, чтобы пустить кого-то хотя бы одним глазком посмотреть на мою исковерканную душу. После всего, что он сделал когда-то со мной, я должна ненавидеть его. Стать равнодушной и наплевать на его проблемы. Но я не могла. У меня уже просто не было сил. Может быть, потому что хотела забыть, не помнить, а может просто не хотела быть такой, как он.
Как же все это сложно. Боже, помоги мне разобраться хотя бы в себе. Дай мне сил, пожалуйста.
Включив воду, я через силу заставила себя расспросить Никиту о прошедшем днем. Он начал рассказывать о своих приключениях, внимательно наблюдая за мной. В его взгляде было столько недоверия и страха:
— Сегодня Леру поругали, за то, что она побила Андрюшу. А Илья отобрал у меня карандаши. Его Ольга Анатольевна наказала. Но мне ведь не жалко было. Просто ему нужно было спросить.
Я слушала его и смывала с лица растекшуюся тушь, стараясь вникнуть в его рассказ. А потом просто села на унитаз и притянув его к себе, сказала прямо в глаза:
— Никит! Ты уже очень взрослый и я не хочу тебе врать. У меня правда все хорошо, просто небольшие трудности. Но они никак не касаются тебя и никогда не изменят моих чувств к тебе.
Никита понимающе кивнул:
— Просто ты плакала. Я испугался и хотел помочь. Ты же мне помогаешь, когда мне очень плохо.
— Спасибо, солнце! — я уткнулась в его шею, с трудом сдерживая очередную порцию слез. — Ты мне очень поможешь, если не будешь переживать за меня. Я справлюсь и больше не буду плакать!
Мне нужно было как-то успокоить ребенка. Не хватало, чтобы он из-за моей давно поехавшей кукушки начал переживать, и не дай бог навыдумывал бы себе несуществующих проблем.
Никита обнял меня в ответ:
— Я тебя очень люблю, мам.
— И я тебя, солнце, очень люблю. И обещаю, что буду вести себя хорошо.
Никита еще раз осмотрел мое лицо, а я изо всех сил старалась не выдать своего состояния. Кажется, у меня получилось. Никита удовлетворенно улыбнулся и спросил:
— Мам, а можно я не пойду пить с тобой и бабушкой чай? Можно я до собираю этот конструктор?
— Конечно, можно.
Никита довольный до ушей развернулся и выбежал из ванной, оставив меня одну. А я закусила ладонь так, что почти прокусила ее до крови. А потом глубоко вдохнув, решила идти на разговор с родителями. Моя душа рвалась в подъезд. Мне нужно было убедиться, что Торопов хотя бы жив, но я знала, что выйти мне удастся только через трупы родителей, ну, папы, так точно. Поэтому лучше не оттягивать выяснение отношений. Возможно Владу, сейчас действительно нужна помощь. И чтобы я сейчас не чувствовала к нему, оставить его одного там я не могла.
