…толкотня.
И кто-то с кем-то ругается, но не зло. Торг? Отец привез зерно, не все, но что-то, что получилось снять. А матушка еще ткань положила, грубую, но крепкую. И если выйдет её продать, то домой купят что-то полезное.
Может, даже корову.
- С вами все хорошо? – Дурбин останавливается и заглядывает в глаза.
- Все… наверное… просто вдруг… я вовсе не княжна. И… и родители мои селяне.
Зачем она это говорит? А главное, сказала и стало страшно. Вдруг да… Мишанька говорил, что люди должны держаться с равными себе. Она же, получается, никак не равна ни ему, ни вот Дурбину.
- Наверное, когда я была маленькой, меня брали на ярмарку… или рынок. Не знаю.
А он просто смотрит.
Сказал бы хоть что-нибудь, право слово! А то стоит и смотрит… и ей страшно от того. И…
- Я своим вечность уже не писал, - сказал Дурбин. – И они мне тоже. Если и пишут, то чтобы денег прислал. А мне-то особо слать было нечего. И раньше. Теперь и вовсе, может, придется вернуться. Только меня не слишком ждут.
- Почему?
Он пожал плечами:
- Я не единственный ребенок в семье… очень даже не единственный. Поместье же, которое отцу досталось, не так и велико. И места на всех не хватит.
- И… что вы собираетесь делать?
- Пока? Не знаю. Наверное, надеюсь, что дар все-таки восстановится. Хотя бы немного. Тогда подам прошение, выправлю лицензию и поеду куда-нибудь. В тот же Канопень вернусь. Там целители есть, но с даром если, то вряд ли. Заведу практику. Буду людей лечить.
- А… если… - Аглая слегка прикусила губу. Помилуйте, о таком вовсе вслух говорить не стоит. А она сказала.
- Если не восстановится? Тоже думал. И пожалуй, ничего-то не изменится. Разве что лицензия будет с ограничением магической практики. Буду лечить травами. И как диагност я кое-чего стою. Возможно, клиентов станет меньше, но… как-нибудь проживу.
Наверное.
То есть, нужно сказать, что все обязательно будет именно так. Что хорошие целители, не важно, одаренные они или нет, везде нужны.
А ведьмы?
И почему Аглая не сказала? Промолчала, будто в словах этих было что-то стыдное. И теперь ей стыдно уже за молчание. Впрочем, стыд исчез, когда они оказались в лавке.
- Здесь знают толк в травах, - сказал Дурбин, открыв дверь. И пусть эта лавка гляделась неказистою, махонькую, куда там против двух, что стояли рядом, но Аглая вошла.
И вдохнула характерный травяно-цветочный запах.
Хорошо.
Почти так же хорошо, как в школьной сушильне, правда, та была куда как побольше. И светлее. Там, помнится, и столы имелись для индивидуальной работы, и шкафы, где хранился собраный материал.
В лавке шкафы тоже были. Огромные, под потолок. Тяжеленные. Украшенные резьбой. Дверцы их потемнели, но стекла не утратили прозрачности.
За стеклами виднелись короба и коробки.
Склянки с высушенными шарами синеголовника. С льняным семенем, закрытым плотною пробкой. И с зелеными маковыми головками. Корнями и корневищами, порой рубленными на крупные куски. Характерными шарами плодовых тел веселки, которые плавали в крепком вине.
Была здесь и черная резеда, и кадило, запах которого пробивался, мешаясь с терпким ромашковым. Ромашку вот хранили не в коробках, но в пучках, повесивши на тонкие палочки. И там же Аглая обнаружила знакомые нити заячьей осоки, и овсяницы красной, которую от живота запаривать хорошо.
Она шла вдоль стены, с наслаждением узнавая траву за травой, повторяя их названия шепотом, радуясь тому, что не забыла.
…нивяник… донник белый и лекарственный. Печеночница благородная и простой одуванчик. Лесная фиалка, которую хорошо в настой от кашля добавлять. Легкий звонкий цвет таволги вязолистной. Обыкновенная липа, чей срок почти вышел. И кровохлебка болотная.
Сабельник.
- А, Никитка, - этот голос отвлек Аглаю от хрупкого пучка заячьей лапки, растения не то, чтобы пустого, скорее уж известного своей капризностью. Его и собирать-то надо было по первой росе да на растущую луну, и сушить на особый манер, и…
- Доброго дня, Борислав Бориславович, - Дурбин слегка поклонился. – Вот… решил, раз снова в Китеже, то заглянуть, запасы пополнить.
- От и молодец.
- Аглая, - сказала Аглая. И руку протянула привычно. Правда, её не поцеловали, а осторожно пожали. И поклонились.
- Невеста, что ли?
Дурбин не ответил. И Аглая тоже… неудобно получилось.
- Понятно…
- А… а лапку по росе собирали? – под взглядом этого человека в простой черной одежде – так бы приказчику одеваться или там какому чиновнику из нижних, а не магу немалой силы – Аглая чувствовала себя… неудобно.
- В первый день новолуния, - ответил тот, усмехнувшись. – Иль не верите?
- Борислав Бориславович первый травник, - поспешил заверить Дурбин.
- И ваши ко мне заглядывают частенько. Ведьмы.
Будто и так не понятно.
Понятно.
И… и выходит, что если заглядывают, то… то не все жили так, как Аглая?
- Что ж, молодые люди… - взгляд Борислава Бориславовича задержался на Дурбине. – Вижу… провинция пошла тебе на пользу.
- Не уверен.
- Я уверен. Иногда надо уехать, чтобы вернуться со свежей головой. Ты, Никитка, всегда сообразительным был. Правда, куда-то не туда потом соображать начал, но ничего, жизнь – она такая. А что вернулся, так хорошо…
- Сил у меня почти… вот, ограничение поставили, - пожаловался Дурбин.
- Снимут.
- А если и нет?
- Тогда с ограничением жить будешь, - пожал плечами Борислав Бориславович. – Но ты ж и сам о том ведаешь, верно?
Никитка кивнул.
- Выходит, что буду…
- Куда ж ты денешься?
Глава 24 Где происходит случайная встреча, мотивирующая к познанию нового
Роешь яму другому? Сделай её поудобнее, а то ведь всякое бывает.
Житейская мудрость.
Дурбин ощущал себя на редкость неловко. Пожалуй, подобного он не испытывал с тех далеких студенческих времен, когда не обрел должного лоска, а после и вовсе понял, что титул сам себя не кормит.
Что с того титула?
Небось, после батюшкиной смерти отойдет к кому из братьев, кто удачливей окажется. Самого Никитку давно уж вычеркнули из семейного круга, еще когда он отказался деньги слать на домашние нужды. Может, и не прав был?
Может… наведаться?
Просто поехать, глянуть на старые-то места?
