- Их это не остановит, - Луциан повернул кубок, и камушки, вделанные в золото, блеснули. – Придумают, как себя защитить…
Придумают.
И дело времени лишь, кто первым предложит ведьме силу запечатать. На кой она замужней-то? Ей замужем тихо сидеть надобно. А что закрытая, она проживет меньше, нежели богами отведено, так о том и промолчать можно.
Главное, детям чтобы дар отцов передался.
Нехорошо.
До того нехорошо, что просто зубы сводит. А может, не от этой от нехорошести, но от холодной воды, которую государю из собственных заговоренных ключей подымали. Сказывали про те ключи многое, и сколько в том правды было, Гурцеев не знал да и знать не желал. Только думалось после этой вот водицы легче.
- Нельзя, - сказал он, кубок сжимая, и подалось мягкое золото, за что сразу стало совестно. – Договор есть договор…
- И залогом ему кровь наша, - добавил Луциан, кубок свой отставивши. – А потому поговори с Беткой. Хватит уже играться, надобно показать, что ведьмы – они не только для этого дела годные, пока беды не вышло…
Гурцеев кивнул.
- И магов поприжать стоит. Недовольные, небось? – этот вопрос государь-батюшка задал в сторону и сам себе ответил. – Привыкать начали, что над людями простыми стоят. Забываться… этак и до бунта недалече. А бунт нам без надобности, да… девочку ту сыщи. Только смотри, не обижай…
- Не дурак.
- Мало ли, - Луциан Третий вздохнул. – Оно ведь понимаю… да… порой вот вроде смотришь на человека, и не дурак он, и разуметь разумеет, а такое творит, что как-то оно ни в сказке, ни пером… Радожский вернулся.
- Слыхал, - заметил Гурцеев осторожно, ибо, говоря по правде, князя не больно-то жаловал. И ведь, если разобраться, то был князь всем хорош.
Разумен не по годам.
Сдержан.
И служил верой и правдой. Может, тем и раздражал, что было б легче Гурцееву, сыщись у Радожского хоть какой недостаток. А то глядишь и… зависть берет, сам на сам рос, но вырос же ж.
Толковый.
Сына бы такого.
- Жениться собрался…
- На ведьме.
- А то как же…
- Он ведь…
Гурцеев осекся, прежде чем слово, неправильное, неудобное, произнесено было.
- Ведь, - Луциан руками развел. – Да что ж поделаешь? И то… может, повезет, тогда и… я дозволение дал.
- И когда свадьба?
Государь-батюшка усмехнулся этак по-доброму, с прищуром, отчего по спине мурашки побежали.
- Свадьба… а от когда невесту уговорит, тогда и свадьба.
И руки потер этак, презадуменно. После вовсе замолчал, на суету воробьиную глядючи. И ведь вправду на думских похожи. Вон особенно тот, самый квеленький, но горлопанистый. Чисто Евхимов! Даже с рожи, если оная у птиц имеется, схожий.
Столь же наглая.
- А он…
- Что-то мутит, ирод этакий, - Луциан третий воробьям крошек кинул, чем вызвал воистину птичье побоище. Только перья полетели. – Я его и так выспрашивал, и этак… а он головой кивает, мол, все разумею, да только… тоже ведьма. Силой в храм не поволочешь. Ты к Бетке все ж заглянь, узнай, как оно там…
Заглянет.
Хотя до князя Гурцееву дела нет.
- …зато доклад его читал? В Китеже и этакое непотребство! А главное, не сегодняшним днем возникшее!
Воробьи пищали.
Дрались. Только пух летел. А тот, наглый, с Евхимовскою харей, бочком, бочком и в самую гущу, но не драться, а крошку подхватить да умыкнуть. Вот и вправду, подлая порода.
- Годами оно было! Тут, годами! – вот теперь государь-батюшка гневался по-настоящему. И от гнева его даже дышать тяжко стало. – И что? Открылось-то, почитай, случайно!
Похоже, именно сие обстоятельство и злило больше всего.
- А если б не открылось? Скольких бы еще эта вот… извела. И не она одна. Радожский уверен, что с нею многие связаны, из людей достойных в том числе. Достойные… куда уж достойнее.
Он поднялся.
- И ведьма эта его дюже не к месту. Тоже мне… Волкова… уже донесли, что дом её принял. И не только он. Младшая-то ветвь в ноги кинулась, требует лишить права владения.
Луциан Третий говорил, но больше для себя, нежели и вправду совета испрошая.
- Да и то… где это видано, чтобы баба была главою рода? Опекунство требуют…
- А Радожский?
- Молчит. Оно-то… с опекуном ему проще договориться. С одной стороны. Небось, была б она обыкновенною, то так бы и сделал… но ведьма же ж… дикая… с порядками нашими не знакомая. Как знать, чего ей в голову-то взбредет? Радожский-то, проклятье проклятьем, к нему, чай, привычный, а вот на сыночка твоего глянувши, крепко задумался… нет уж, пускай сами разбираюься. А ты приглянь. И за Радожским тоже… умник, конечно, но с любого умника станется изрядно глупостей наворотить. Да…
Гурцеев поклонился.
Приглянет.
И за Радожским, и за княгинею этой, которая вдруг да объявилась столь некстати. Небось, еще пяток лет и Волков бы пал в ноги царю-батюшке, чтоб признал права его на все родовые земли ввиду усечения старой ветви.
Впрочем, не земли ему нужны.
Не только они.
А теперь что?
Вот то-то и выходит, что, что бы там ни начиналось, а боком оно выйдет… но к супруге ехать надобно. И к ведьмам тоже. Пущай пошевеляться, если выжить хотят.
А то договор договором, но…
Сложно это все.
Глава 22 Повествующая о том, что и нечисть может быть благодарной
Главное, что нужно усвоить в этой жизни – белки, жиры и углеводы.
Из мыслей одного кота, которые, впрочем, так и остались невысказанными ввиду врожденной кошачьей лени и осознания, что у других котов тоже есть мысли.
…когда воды Ильмень-озера пришли в движение, Радожский отступил. На всякий случай. Был он человеком все-таки разумным, а потому ко всяким внезапностям относился с изрядной толикой скепсиса. И щит сотворил.
На всякий случай.
А то ведь водица хлынет на берег волной и оставит, добре если только богатырей, да и то не понятно, что с ними делать-то, но ведь всякое возможно.
Волна поднялась.
Закрутилась вихрами по-над ведьмачьей головой. А он не дрогнул. Вот Радожский честно обрадовался бы, если бы дрогнул, испугался – нормальным людям бояться свойственно – а этот… стоит и смотрит. Руки на груди сложил.
Хмурится только.
И озеро отступило. Волна закрутилась в другую сторону и обернулась конем красоты неописуемой. Радожский прямо-так и ощутил свое желание немедля на коне этом прокатиться.
