- Может, и к лучшему, - пробормотал Махеев, бороду оглаживая. И на Гурцеева глянул этак, виновато.
- И это тоже нельзя оставлять без последствий! – Нахорский вскочил и посохом о пол стукнул, отчего иные бояре, прислушивавшиеся к беседе осторожно, исподволь, вздрогнули. И зароптали. – Где это видано, чтобы вот так с людьми. И ладно бы холопа какого обращала, но мужа живого… и безнаказанно!
- Уймись, - сказал Гурцеев спокойно, хотя тянуло вот перехватить посох да стукнуть пару раз по макушке, вразумления ради. Как оно случалось в прежние-то времена. Помнится, батюшка, светлая ему память, сказывал, что порою заседаниях так друг друга вразумляли, что, случалось, после иных вразумленных отпевать приходилось.
Но нельзя. Не те ныне бояре пошли.
Слабые.
Так и норовят спрятаться, что за эдиктами, что за указами. Что за этим вот, баловством.
- В старом договоре написано, что, коль ведьма истинную силу свою применяет, то так оно богам угодно. Стало быть, сам виноват.
Сказано было… почти правдиво. Все ж таки сын. И положа руку на сердце, Гурцеев крепко надеялся, что заклятье ведьминское развеется.
Со временем.
А то ведь…
- …и теперь, выходит, им все можно? – Нахорский произнес это уже не для Гурцеева, но для прочих. – Вот так? По старому договору, который был писан еще когда? Ныне-то времена иные! Просвещенные!
Он вновь посохом бахнул и так, что слабо зазвенели золотые листочки над государевым троном.
Гурцеев поднялся.
Он хорошо знал, что будет дальше. Небось, Нахорские с Гильдией тесно связаны, считай, свои люди, дядька-то двоюродный во главе стоит, а собственные Нахорского сыны в чинах гильдийных да немалых. С того и выходит, что…
- …и давно уже настало время пересмотреть те, поистину кабальные условия, на которые магов заставили согласиться во спасение мира…
…и речь он готовил загодя.
Скорее всего не сам. Ишь, гладко шпарит. А прочие кивают, соглашаясь, ведь сами-то давно уж думают, что с деньгами-то оно проще было бы. Небось, не один Нахорский к Верховной подарками кланялся, надеясь тем самым выбрать сыночку годную невесту.
И думал, что было б оно иным боком проще…
Гурцеев вышел через парадную дверь, за которой его уже ждали.
- Государь изволят… - сказал холоп, сгибаясь низенько. Не из страха, но уважение выказывая, что было приятно.
…а Мишанька…
…надо бы съездить, навестить, словом перемолвиться. Утешить, может. Хотя… как тут утешишь? От тут воображение Гурцеева напрочь отказывало. Не медовых же пряников с бусами ему везти? И супруга, опять же… надобно бы сказать, но как? Она Мишаньку любит. И вовсе рада не была, когда он на ведьме женился. Кого-то она там другого приглядела, но вот поди ж ты… надо сказать, надо, пока сама не прознала. Слухи-то, что мыши в старом амбаре, множатся.
Государь изволил принимать по-своему, по-домашнему. И сам-то, одевшись в платье простое, устроился близ окошка, за которым суетились, чирикали воробьи.
- Глянь, аккурат, что дума наша, - сказал он, указавши на пару особо наглых, что толкались да клевали друг дружку, норовя спихнуть с подоконника. – О чем баили?
- Да о том же… с ведьмами воевать собрались.
Государь головой покачал.
- Прям так и воевать?
- Договор пересмотреть.
- Пуп не развяжется? – он махнул рукой, отпуская холопов, которые, правда, далеко не уйдут. И не в недоверии дело, отнюдь, но порядок есть порядок.
Гурцеев на государя не обижался.
И шубу скинул, повел плечами, дивясь тому, сколь тяжела она стала. Все годы… уже немолод. И мнилось, что еще годик-другой… но кого за себя поставить? Мишаньку? От этой мысли он еще когда отказался, пусть с тоскою, но с пониманием, что не годится старшенький для этакой от службы.
Теперь и вовсе…
Гурцеев опустился на узорчатое креслице.
…средненького кликнуть?
Жена обидится, если среднего наследником назвать. От же ж… и умная, вроде, женщина, да только… как оно так вышло? Все дети, все ровные, а нет, Мишаньку бедового всегда паче остальных привечала.
- Они… забыли, что такое ведьмы, - вынужден был признать Гурцеев. – Сами виноваты.
- Ведьмы?
- И эти тоже. Устроили не пойми что. Своими торговать стали, как оно ни называй. Так и диво ли, что теперь другие тоже торговать хотят, только на своих условиях.
Государь-батюшка головой покачал.
- А Верховная что?
- А что она? Может, и не больно-то радая, но и силы особой, чтобы прочих переломить, не имеет… у них та же дума, где найдутся такие, которые скажут, что оно-то так и надобно, что честнее.
- И выгодней.
- Не без того, - вынужден был согласится Гурцеев и по знаку государя наполнил кубки ключевою водой. Сам пригубил из обоих. Замер, глаза прикрывши, прислушиваясь к этой вот воде, в которой, конечно, не так уж многое растворить можно, но все же…
Но нет, вода была водою и ничего-то более.
- Она, конечно, воспротивится, но… Бетка давно верховодит, к этому часу многие иные в силу вошли. Кинут вызов да и… будет новая Верховная, - Гурцеев рукой махнул.
- А нам оно как? – задал государь-батюшка главный, волновавший его вопрос.
- В том и дело… еще б седмицу тому я бы сказал, что нам оно никак, хоть так, хоть этак… от ведьм особой пользы и нетушки. Да, силы прибавляется, но… если прежними-то временами прибавлялось изрядно, то тепериче сущие капли, без которых обойтись можно. Потому и вопрос скорее престижу, чем живой надобности. Хотя вот… дети, конечно… от ведьм всегда с даром, тогда как в ином разе всякое приключится может.
Тут Гурцеев выкладывал собственные мысли.
- Но теперь? – государь-батюшка не сводил с Гурцеева внимательного взгляда.
- Теперь… признаться, не поверил, когда мне отписалась. Нет, понимал, что шутить Бетка не станет. Не тот она человек, чтоб шутить с подобным, но от и поверить… пока не увидал…
- Стало быть, вправду?
- Вправду.
- Не иллюзия?
- Нет… настоящая… и целители, коих призвал, тоже клянуться, что целиком, до самого нутра, простите боги, женщина.
- Вот так просто… - государь воды отпил и задумался. – То есть, она пожелала и…
- И… - Гурцеев вздохнул тяжко и признался. – Жене как сказать, не ведаю…
Луциан Третий покивал сочувственно.
- А главное, что? Я этому дураку твердил… но кто ж послушает? И теперь от… если одна смогла, как знать, сумеют ли другие? И что именно сумеют? Теперь-то, конечно, может, особой любви и нету, но никто-то не рискует ведьму обидеть. А как покупать станут? Оно ж всегда, ежели куплена, то и владеешь всецело, -странно, но язык, всегда-то Гурцееву служивший верой и правдой, стал вдруг неповоротлив, да и слова нужные в голову не приходили, оттого и сделалась речь нехороша, сбивчива, будто бы он не перед государем стоит, но перед собственным строгим батюшкою, которому и докладывается.
