- Вижу, вы уже очнулись, княжна…
Мишанька открыл было рот, чтобы высказаться, но тут же закрыл. А Верховная ведьма кивнула этак, преблагожелательно.
- Слабость пройдет. Уж простите, но иного способа доставить вас в Китеж с наименьшим ущербом для окружающих, я не видела. Однако сейчас вам помогут привести себя в порядок, а там мы побеседуем.
Со второго разу у Мишаньки получилось заговорить, правда, то, что он произнес, заставило ведьму поморщиться:
- И об этом тоже…
…потом она вышла и хлопнула в ладоши, и Мишаньку окружили хваткие мрачного вида бабищи, которые, не став слушать возражений, скоренько запихнули Мишаньку в ванну.
Терли.
Мыли.
Чем-то мазали и натирали. Потом опять мыли. И снова, чтобы вновь натереть. Его, такого несчастного и беспомощного, окружили вдруг облака ароматного пару, которых было слишком уж много, чтобы и вправду можно было насладиться ароматами.
Мыли волосы.
Дергали.
Чесали.
Ворачли. Натирали и выкручивали так, что казалось, еще немного и шкура с черепа слезет. Мишанька был бы не против, пусть бы и слезла, но нет…
Потом вытирали, растирали, одевали… в какой-то момент он и вправду потерялся средь всего этого и очнулся лишь перед зеркалом, которое отражало мрачного вида молодую – хотя не такую уж и молодую, лет двадцати-двадцати пяти – особу в темном платье.
Женском платье.
Мишанька всхлипнул. И скривился.
- Не плачь, - прогудела старшая из служанок и за щеку ущипнула. – Эльжбета Витольдовна дело свое знает. И перестарка пристроит.
- К-куда? – робко поинтересовалась особа, щеку ущипнутую потерев.
- Замуж, - ответили ему, и Мишанька закрыл глаза, понадеявшись, что все-то, происходящее вокруг, есть сон и только сон.
Не сбылось.
Получасом позже он, сидя в изысканной гостиной, мрачно слушал, как за стеной дребезжит арфа. Ветерок шевелил прозрачные гардины, а из приоткрытого окна тянуло сладким цветочным ароматом.
В руку Мишаньке сунули чашку.
Крохотную совсем.
- Признаю, что ситуация сложилась в крайней степени неоднозначная, - Верховная ведьма устроилась по другую сторону круглого столика. И тоже чашку держала. Изящненько так.
- Верните меня обратно!
- В Канопень?
- В мое тело!
- Боюсь, это невозможно.
Мишанька запыхтел. Ведьма… и Аглая ведьма… он к ней со всей душой. Любил. На руках носил. Ни в чем-то не отказывал, а если и отказывал все-таки, то в сущих пустяках. Она же… она…
- Спокойнее, - сказала Верховная ведьма, чаек пригубляя. – В противном случае вашу силу придется блокировать. А это не слишком-то приятно. Да и не полезно.
- Силу?
Силы в себе Мишанька не ощущал. То есть, она должна была быть, ведь он маг и не из последних. Гурцеевы слабыми не бывают, но тут…
- Вы теперь ведьма.
- Ведьма? – почему-то получилось донельзя жалко.
- И потому останетесь здесь…
- Здесь?
- При школе. Вы же понимаете, что любая сила требует умения с ней обращаться.
Мишанька кивнул.
Рассеянно.
- Кроме того, принимая во внимание то, что вы… теперь… как бы это помягче выразиться…
- Ведьма?
- Женщина.
- Ведьма!
- Ведьма и женщина, - согласилась Эльжбета Витольдовна. – Так вот, помимо силы вам стоит… научиться еще многому…
- Чему?
- К примеру, тому, как держать себя в обществе.
- Я умею держать себя в обществе, - вот теперь Мишанька даже обиделся, потому как учителя у него были отменнейшие.
- Безусловно. Но, поймите, от женщин требуют немного иного.
- Чего же?
Сказал и подумал, что, может, и требуют, но он, Мишанька, если и баба, то исключительно временно. Да и вовсе в таком обличье никому показываться не станет, что… если прознают?
В Клубе?
Или тот же Охлыстин… он же потом до самой смерти покою не даст. Нет уж, никуда-то и никому-то Мишанька показываться не станет.
- Спину держать следует прямо, но с этим вам поможет корсет, - Эльжбета Витольдовна мягко улыбнулась. – И ноги… ни одна уважающая себя женщина не будет разваливаться в кресле. И уж тем паче не станет хмуриться. От этого морщины возникают. Выражение лица должно быть всегда дружелюбным, показывающим, сколь вы милы… а уж ругаться… вы же не хотите, чтобы про вас подумали дурно?
- Мне… - Мишанька понял, что еще немного и вновь заорет дурниной, а стало быть… стало быть его опять усыпят. И будут держать во сне… сколько? Вечность?
Нет, надобно успокоиться.
Он все-таки княжич Гурцеев, наследник…
…не наследник. То-то братья обрадуются, особенно младшенький, которому всегда казалось, что Мишанька наследства не достоин.
- Вижу, у вас получается взять под контроль эмоции, - Эльжбета Витольдовна поднялась. – А стало быть, и с прочим справитесь…
…справится.
Всенепременно. Дайте только сбежать. Сбежать и… и найти треклятую ведьму. И пусть она возвращает все, как было!
Именно.
Мишанька вздохнул с немалым облегчением. И, спохватившись, сказал:
- Мой отец…
- Согласился, что вам стоит некоторое время провести здесь. Для вашего же блага.
И улыбнулась этак, снисходительно, по-ведьмински… ведьмы… все они… нет уж, Мишанька не позволит, не станет… он выберется.
Найдет Аглаю.
И там… там он найдет способ заставить её все вернуть. Именно. Найдет.
Любой.
Стася никогда-то прежде не испытывала столь острого, всепоглощающего почти желания убить человека. Одного конкретного человека, который, чуялось, справится и без неё.
- Соболезную, - не слишком искренне, даже с радостью, произнес князь Радожский.
- Не дождетесь, - огрызнулась Стася. – Он живучий.
И постаралась сама поверить, что живучий.
А ведь…
В лесу зачарованном не сгинул.
На болотах не пропал.
И… и тут справится. Вот только пусть вернется, Стася ему выскажет все, что на душе накипело. И скалку возьмет по древней женской традиции, чтоб слушалось внимательней.
- Ах ты, ирод! – взвыл честный купец и, подскочивши, вцепился сыну в волосы. – Это что ж ты удумал-то… тварь нечистую на людей…
