- И… кто?
- Да, почитай, все, - Гурцеев голову склонил виновато.
А ведь упреждал… как есть, упреждал.
- А ты?
Ответил боярин не сразу. Молчал долго, до того, что прямо на сердце похолодело, кольнула мыслишка, что, может, не стоило вот так и сразу…
- Школы – дело доброе, что бы там ни говорили… я-то своим еще когда поставил, в имении, - заговорил Гурцеев, и голос боярина звучал низко, раскатисто. – Оно-то, может, и кажется, что иным людям наука – дело вовсе лишнее. На кой хлебопашцу грамота? Аль там еще кому? Но с другое стороны… человек ученый, он же ж не просто так. Он с пониманием ко многому подходит. Если ученость на пользу пошла.
- А если нет?
- Дурака, сколько ни учи, а без толку, - махнул рукой Гурцеев и тяжко вздохнул. – Мыслю, не в школах дело? Магики?
- Маги, - поправил старого друга – а Гурцеева он мыслил именно другом еще с тех самых пор, когда они вдвоем лезли на ту яблоню, матушкою посаженную в стороне от прочих. И чего, спрашивается, лезли? Главное, что ветки поломали.
Матушка осерчала крепко.
Батюшка и вовсе за розгу взялся, не поглядел, что сын единственный да наследник… Гурцееву тоже досталось. А он зубы сцепил да все повторял, что Луциан невиновный, что, мол, его задумка – молодильных яблочек добыть.
Яблоня тоже жива.
Стоит себе. Огорожена. И никому-то с неё, кроме самого Луциана, яблоки брать неможно. Пусть и вовсе даже не молодильные, обыкновенные оне, какие бы там слухи ни ходили, но матушкина…
- Мало их, - сказал Луциан, на креслице поерзавши. И живот обеими руками накрыл.
- А те, что есть, служить не хотят, - Гурцеев всегда-то верно все понимал. И вздохнул тяжко. – Избаловалися.
Луциан ничего говорить не стал.
Его Прекраса когда-то крепко обижалась, что ей яблоньку пересадить не позволили. Все хотела на то место какую-то иную поставить, магами подаренную. Дескать, и яблоки с нее сладки, что мед, и сами золотые, и вовсе. А он не позволил.
Ругались.
Та, золотая, в саду место нашла. Яблоки и правду сладкие, но… не такие, что ли? Луциан одного разу испробовал, то после долго еще не мог от этой вот сладости отделаться.
…а может…
Взгляд его остановился на яблоках. Кто его знает, сколь эта магия для человека вредна? Но нет… это Прекраса магические яблоки жаловала. А Никанор знал, что государь-батюшка обыкновенные предпочитает.
- Мой-то старшенький… как есть, надо пороть было, - Гурцеев шапку-то все же снял, и шубу расстегнул, скинул ворохом мехов драгоценных. Утер рукавом испарину. – Ничего не хочет. Ни службу нести, ни делами семейными заниматься… думал, подрастет, будет помощь. А он… одни приятели на уме. Пьянки. Игры эти… запретил бы ты их, что ли?
- А толку-то? – Луциан рукой махнул.
Запретить – дело недолгое. Но кто ж этого запрета послушает? Напротив. Станут тайком собираться, сперва для игр, а там сойдутся с людишками дурными, то и хуже нынешнего выйдет.
- Пятьсот рублей проиграл, - пожаловался Гурцеев. – Как донесли. А мню, что и поболе… на службе не показывается. А коль и показывается, то лишь затем, чтоб в долг взять. Про границу и слышать не желает. А ведь силы-то немалой!
Луциан лишь головой покачал. Посочувствовал даже. И порадовался тишком, что его старшенький к играм особого пристрастия не выказывает. И в дела вникает со всею старательностью. Вона, со школами он подсказал.
Разумник.
Одно что жениться не желает, хотя пора бы… нет, и молодшенькие нехуже, разумники немалые, пусть и годами молоды, но видно, что подрастут – будут помощниками брату в делах его.
Святогор силен, даром, что осемнадцатый годок пошел только, да дядьки на него не нахвалятся. Грозен царевич, умел, что с копьем, что с луком, что с плетью огненною. А клинок в руках его песню поет.
Мирослав, пусть и мало брата слабее, да больше к книжной науке склонен. К своим тринадцати уж семь языков выучил…
…и Авдеюшка, пусть и самый молодшенький, но за старшими тянется.
Корабли вот мастерить наладился, пусть из досочек, но такие, что дядьки старшие диву даются. Мастера, коих к царевичу приставили по просьбе его, говорят, что руки у него золотые… не в руках дело. Решил, что, как вырастет, так по самому южному морю пойдет, до края мира и страны Хинь, из которой возят слоновью кость драгоценную и многие иные товары.
Или еще дальше, ибо хватает в мире земель неизведанных.
Да, повезло Луциану с детьми.
Не оттого ли, что сам учил, Гильдии не больно доверяя? Их наставники были, конечне, но средь многих иных.
- Маги нужны, - Гурцеев все ж зачерпнул горсточку орешков, кинул в рот. – Везде нужны… не поверишь, хотел поправить земли свои, родники-то закрываться начали, да и река не туда повернула, думал на старое русло вывести. Так с трудом нашел того, кто взялся!
И в голосе его прозвучало искреннее удивление.
- Управляющий писал, писал… я думал, что придуривается. Как так, чтоб в городе да мага не было? А оказалось, что отделение Гильдии закрыли. Закрыли!
- Как?
- А за ненадобностью! Мол, люди не обращаются, выгоды нет, так на кой держать?
- Они и вправду…
- Вправду, - боярин дотянулся до посоха и сдавил его так, что, почудилось, еще немного и треснет заговоренное дерево. – А как им обратиться, когда Гильдия цены подняла? Для обыкновенного человека проще мышей потравить, чем платить семь золотых за амулет…
- Сколько?
Не то, чтобы Луциан в ценах понимал, хотя, конечно, старался следить, чтоб не драли за зерно там или пеньку, и в счетные книги заглядывал время от времени, пускай и были оне заботой Переславушки, но мало ли…
- Вот то-то и оно… я поглядел. В последний год они трижды цены поднимали.
- Интересно, - Луциан нахмурился.
- Интересно, - согласился Гурцеев, посох поглаживая нежно. – А еще в том году закрыли девять отделений в малых городках. И в нынешнем уже четыре. Приятель же мой, из Гильдейных, сказывал, что готовы они принять новый план. Как это…
Боярин задумался ненадолго, а после с важностью произнес:
- Реструктуризации.
- Чегой? – Луциан потер подбородок. Бурление в животе поутихло, но что-то подсказывало, что не стоило надеяться, что вовсе унялось. Отнюдь. Скорее всего, сия тишь есть явление куда как временное.
- Реструктуризации, - повторил Гурцеев важно. – Мол, выяснилось, что на содержание этих вот отделений они немалые деньги тратят, а выгоды никакой…
- С такими-то ценами.
- Вот! Я ему тоже сказал, а знаешь, что ответил?
- Что?
