- Оно, конечно, - Верховная ведьма платочек надушенный подала, - возникнут определенные сложности. Все-таки слухов избежать не получится, а… прошлое вашей… дочери… многих… смутит.
А то.
Тут Гурцеев всецело согласен был. Смутит. Еще как смутит. Он вовсе сомневался, что сыщется во всем Беловодье человек, который рискнет взять в жены… вот это вот, которое вроде и девица с виду, да только рождена-то мужиком была. И как знать, не вернется ли она в один распрекрасный день в мужика. Тоже ведь понимать надобно. Лег спать с бабой, а проснулся… и кто ты после этого будешь?
Вот то-то и оно.
- А…
- Сами понимаете, - ведьма потупилась, - что тот прежний брак… несколько… недействителен в нынешних обстоятельствах. Конечно, для очистки совести стоит оформить развод, сугубо, чтобы соблюсти формальную сторону. Но мне кажется, что государь-батюшка возражать не станет.
Не станет. Тут Гурцеев всецело уверен был. Это ж что получается? Баба с бабой в браке? И ладно, срам-то какой, так и смысла-то особо нету…
- Вот… поэтому главное – соблюсти формальности. Если вы готовы признать девочку…
- А есть варианты? – он спросил так, очистки совести ради.
- Всегда можно отказаться.
- Отказаться?! – подобная мысль и в голове-то не укладывалась.
- Вы не представляете, - тихо сказала Верховная ведьма, отставляя чашку с чаем, к которому она и не прикоснулась. – Как часто подобное происходит. Сейчас хотя бы не убивают. Те, которые победнее, даже радуются, потому как школа хорошо платит. А вот другие другие… хорошо, если просто вычеркивают из родовой книги. Всякое случается…
- До сих пор?
- Реже, - признала она. – Много реже. Но случается.
Гурцеев покачал головой.
Оно, конечно, можно было бы… сказать, что Мишанька сгинул в ведьмином лесу. Пал жертвою разбойников или там на границе, а девица эта к нему вовсе отношения не имеет. Или же… покаяться, мол, согрешил он, с кем не бывает, прижил байстрючку, которую от мира прятал… и поняли бы.
Приняли.
Подобное со многими бывает. Княгинюшка его… нет, ей неправду говорить неможно. А стало быть… и иным тоже, ибо не было такого, чтобы Гурцеевы людям лгали.
Не было.
И не будет.
- Разводом сам займусь, - произнес князь, подымаясь. – И с Мишанькой поговорю, чтоб не бузил. А девоньку, коль вернется, то скажите, что зла не держу. На нее так точно…
Глава 8 Про нечисть большую да малую
Порядочный человек – тот, кто делает гадости без удовольствия.
Частное мнение некоего господина Пафнутина, купца, привлеченного к суду за растрату и обман.
После бани Стася заснула. Как-то вот так заснула, что даже не помнила толком, как до кровати дошла и дошла ли сама. Главное, что сон был тяжел. Она то ли бежать пыталась, то ли вырваться из липкой паутины, в которую угодила. И там, во сне, ей было жарко, муторно. Она все ворочалась, силясь выбраться из вороха пуховых одеял – иначе как объяснить эту вот духоту и тяжесть – но все не получалось. Потом правда одеяло вонзило когти и Стася очнулась.
На груди лежал Бес.
Вытянулся во всю длину своего немалого – а стало оно еще больше – тела и знай, урчит, ворчит с переливами.
- Раздавишь, - просипела Стася, присаживаясь в постели. Бес нехотя сполз и ответил:
- Урр-м.
- Знаешь, сколько в тебе весу?
- Мру.
В хорошем коте много весу не бывает, это да. Стася с раздражением стянула мокрую рубашку. Простыла она, что ли? Или съела чего-нибудь не того? Но в животе не урчит, просто… дурно.
И воздуха мало.
Стася добралась до сундуков, на которых разложили платье. Натянув наспех первую попавшуюся из рубах, она тихонько толкнула дверь.
И едва не наступила на Антошку, который под этой дверью устроился. И ведь лег на полу, шкурой какой-то накрылся, сопит сосредоточенно, охранник. Стася переступила через него. И нисколько не удивилась, обнаруживши и Маланью с Бастиндой. Правда, те спали на лавках, да укрывались не шкурами, но одеялами.
- Тише, - сказала она Бесу, который шерсть вздыбил, раздулся, увеличившись едва ли не вдвое, и заворчал. Грозно так, упреждая.
Дернулся во сне Антошка.
Заговорила что-то торопливо Баська, а Маланья и вовсе села, уставившись на Стасю одуревшим взглядом.
- Спи, - велела Стася. – Я скоро вернусь.
Здесь было также душно, тяжко, и хотелось воздуха. Отчего-то казалось, что если она, Стася, немедля во дворе не окажется, то просто-напросто задохнется в этой духоте.
Маланья упала.
А Стася поспешила дальше. Уже потом, на улице, ей подумалось, что можно было бы просто окно открыть, но… откроет. Постоит немного и откроет.
Подышит.
Она ведь никому-то ничего плохого и не делает. Любуется вот. Небом и звездами. Луною скособоченной. Домом, который странно тих.
- А и вправду странно, - сказала Стася вслух. – Людей здесь много. И кому-нибудь точно не спалось бы… а тут раз и все… и даже собаки.
Стало слегка не по себе. И наверное, стоило бы вернуться. Быть может, растолкать Антошку да девиц, потому что вместе как-то веселее. А вместо этого Стася зачем-то спустилась с крыльца.
Двор был пуст.
Тих и пуст. И эта пустота манила сделать шаг. Стася и сделала. Один. А потом другой. И третий. В конце концов, она далеко не пойдет, но как-то вне дома и дышится легче, будто давит этот вот расписной терем всею своей тяжестью. И главное, не выглядел он больше ни нарядным, ни красивым. Наоборот, будто… будто тиной зарастал. По ощущениям.
Слева мелькнула тень.
И справа.
Испугаться Стася не успела, ибо тень превратилась в коня.
- Встань передо мною… - вспомнилось вдруг из далекого детства. Ей-то никогда это вот «как лист перед травою» понятно не было.
Конь встал.
Резко.
Он словно выкристаллизовался из темноты, и шерсть его серебрилась лунным светом.
- Это «ж-ж-ж» неспроста, - сказала себе Стася и на всякий случай ущипнула за руку. Себя. Вдруг она все еще спит, что было бы вполне логично, поскольку вне сна разгуливающие по двору кони – это весьма даже подозрительно.
Конь склонил голову на бок и тихонько заржал.
Смеется?
Щипок ныл. Пальцы руки подергивались. А конь не собирался исчезать. Он выглядел вполне себе настоящим. Красивым даже.
Изящная голова. Гнутая шея. Грива свисает шелковым покрывалом, к которому так и тянет прикоснуться. Чтобы совсем не утянуло, Стася руки за спину убрала.
