— Разумеется, это он, — начала злиться я.
— Возможно, тебе будет не так горько узнать…
— Не тяни, — повысила я голос, сообразив, что
собираться с силами он будет очень долго.
— Ты… мне неловко говорить об этом… Слишком много
испытаний, чтобы сохранить ребенка.
— Наверное, — зло хмыкнула я. — Впрочем, мой
предполагаемый муж утверждал, что он родится двухголовым.
Вадим кивнул, как будто соглашаясь, и, подумав, сказал
неуверенно:
— Если я правильно понял врача, детей ты иметь не
сможешь.
Я немного посидела истуканом, пялясь в одну точку, потом
перевела взгляд на лицо Вадима. Он выглядел совершенно несчастным. Это
показалось мне забавным. То, что мой ребенок умер, так и не родившись, к
сожалению, меня не особенно удивляло, а скорбь Вадим слегка переигрывал. К тому
же иметь дело с беременной бабой — дело хлопотное, особенно для госслужбы. В
конце концов, не каждый способен проводить допрос с пристрастием в такой
ситуации.
— Может, мне оставить тебя на некоторое время? —
осторожно спросил Вадим.
— Да, пожалуй, — согласилась я.
Когда он вновь появился в комнате, о моем несостоявшемся
материнстве мы больше не говорили.
— У нас есть досье на твоего отца, вдруг что-нибудь
натолкнет тебя…
— А мое досье у вас есть?
— Да, — помедлив, сказал Вадим. — Хочешь
взглянуть?
— Хочу.
— Хорошо. Завтра оно будет у тебя.
— Почему завтра?
— Потому что сегодня ты должна отдыхать. И никаких
вопросов.
— Один вопрос все-таки есть.
— Одним вопросом дело не кончится, уж я-то знаю. Имей
терпение. А пока отдыхай. Через полчаса принесут завтрак.
— Значит, сейчас утро? — улыбнулась я.
— Боюсь впасть в сентиментальность, не то бы
обязательно ответил: утро новой жизни.
Конечно, я не верила его словам, ни тогда в Екатеринбурге,
ни тем более сейчас. Но, во-первых, другого выхода как поверить (или сделать
вид, что верю) просто не было, во-вторых и в главных, я хотела кое-что узнать,
а узнать это кое-что я могла только с помощью Вадима, то есть службы, которую
он представлял. Поэтому я покорно легла в постель, съела принесенный медсестрой
завтрак, а потом попыталась составить подобие плана.
Когда Вадим появился вновь, я сидела в кресле возле окна и с
едва заметной улыбкой на губах смотрела на розы. В моих глазах была тихая
грусть. Должно быть, поэтому Вадим замер у порога, с умилением взирая на эту
картину, наверное, он надеялся, что я замечу умиление, как я надеялась, что он
заметит тихую грусть. Я могла держать паузу до бесконечности, первым проявил
себя Вадим, он кашлянул, а когда я повернула голову, улыбнулся.
— Привет.
— Привет, — ответила я и нахмурилась.
— Плохое настроение? — забеспокоился он.
— Отличное. Я не вижу охраны.
— Один охранник постоянно в доме. Тебе не стоит
беспокоиться о своей безопасности, этот дом невозможно связать с нами, и твои
враги на него никогда не выйдут. — Это показалось мне занятным, я
посмотрела в лицо Вадиму и усмехнулась. Могу поклясться, он смутился. — Ты
имела в виду что-то другое? — нерешительно добавил он.
— Точно, — засмеялась я. — Я присматриваюсь,
как можно смыться отсюда.
— Смыться? — Он вроде бы удивился, а потом
нахмурился:
— А куда?
— Что, плохи мои дела? — Я продолжала улыбаться,
наблюдая за ним.
— Честно? Хуже не бывает. Насколько мне известно,
бывшие соратники зачислили тебя в черный список под номером один.
— А за что они так осерчали, тебе известно?
— В общих чертах. Ты для них предатель, достойный самой
страшной кары. Не зря они настойчиво разыскивали тебя целый год.
— У меня вопрос: я имею отношение к гибели своего отца?
Он внимательно смотрел на меня, потом вздохнул:
— Ты в самом деле ничего не помнишь?
— В самом деле, — пожала я плечами. — Ваша
контора напрасно тратит на меня время.
— Пока я отвечаю за операцию, ты можешь ни о чем не
беспокоиться. — Это прозвучало довольно странно и смахивало на признание в
любви, я внимательно смотрела в его лицо, и он ответил мне открытым и твердым
взглядом.
* * *
На следующий день меня осмотрел врач, при этом он так
оптимистично улыбался, что очень хотелось заехать ему в челюсть. Волосы мне
остригли, возле уха я нащупала шрам и долго разглядывала в зеркало свое лицо,
думая о том, что Вадим прав, и даже не потому прав, что, выйдя за стены этого
дома, я сразу становлюсь мишенью, а потому, что мне попросту нет места в этом
мире. Звучит несколько патетически, но наедине с собой это небольшой грех. Анну
Шульгину с террористами ничто не связывает, более того, я считаю их психами и
уродами, беда в том, что я сама год назад была психопаткой и уродом и для
нормальных людей таковой и останусь. Но если я, сделав вид, что поверила
Вадиму, помогу ему, то предам единственного человека, который был мне дорог:
своего отца. Я не могу это сделать, просто не могу, так же, впрочем, как и
продолжить его дело, я не верю в него, да и нет никакого дела, есть шайка
моральных уродов… Бежать-то мне и в самом деле некуда…
Скорее по привычке, нежели по необходимости, я осмотрела
дом. Он был небольшой, пять комнат, кухня, подвал всегда заперт. Чего-то там
было интересное. Рота спецназа, в любую минуту готовая отразить удар? Забавно.
Дом стоял на берегу реки, на холме, окруженный крепким забором и без видимых
признаков жилья по соседству. Наверняка какая-нибудь бывшая обкомовская дача.
Об этом я и спросила Вадима, когда мы вечером пили чай на веранде.
— Если честно, — усмехнулся он, — я и сам не
знаю, но мы иногда используем его. Чудесное место. Хочешь искупаться? Здесь
есть лодка, можно устроить прогулку по реке.
Я наблюдала за ним, пытаясь решить: то ли он очень умен, то
ли считает меня законченной дурой. Наверное, разозлившись от этой мысли, я
кивнула и заявила:
— Хочу. — И получила прогулку по реке. Мы вдвоем
сели в лодку и час плыли по течению. Возвращение потребовало гораздо большего
времени, стемнело, мы зажгли фонарь, я опустила ладонь в воду, прислушиваясь к
плеску и скрипу весел.
