— Нет. Просто иногда я знаю. У меня не было матери, а
мой отец убит. Я это точно знаю. Мне кажется, я все вспомню, если увижу лицо
того парня…
— Какого парня? — Он опять забеспокоился, и было
отчего: изъясняюсь я как сумасшедшая. Это никуда не годится. Я вздохнула.
— У меня был паспорт, я его видела. Где-то когда-то его
получили для меня. Вам удалось что-нибудь узнать?
— Конечно. — Он усмехнулся, почувствовав себя
увереннее, потому что я вновь заговорила о вещах, ему понятных. — Паспорт
получен взамен утерянного на основании свидетельства о рождении, родилась в
Екатеринбурге, родители Осипенко… и так далее. Год назад вы вступили в брак с
гражданином Шульгиным Андреем Ильичом, об этом есть соответствующая запись в
отделе регистрации браков.
— Здесь, в Екатеринбурге?
— Нет. Вы расписались с вашим мужем в маленьком
районном городке в Белоруссии.
— Почему в Белоруссии?
— Странный вопрос, — пожал он плечами. — Вы
что, никогда не видели свое свидетельство о браке?
— Нет. Оно исчезло вместе с другими документами во
время переезда, а новое Андрей выправить не успел…
— А свое свидетельство о рождении вы видели?
— Нет. Паспорт выправлял Андрей, я плохо себя
чувствовала после аварии.
— Занятно, правда?
— Еще как, — усмехнулась я. — Особенно после
того, как меня несколько раз пытались убить. Я расскажу вам все, что знаю.
Очень может быть, что я действительно спятила и не догадываюсь об этом, но в
одном вы можете быть уверены: я говорю правду. Так как помню её и знаю.
Несоответствие её с вашими сведениями не моя вина, и объяснить его я не могу.
Ну что, будете слушать?
— За этим я и пришел, — вздохнул он.
* * *
Второй раз мы увиделись через несколько дней. Врач,
удивленный нашим долгим разговором (почти уверена — он подслушивал), пытался со
мной побеседовать, но успехом эта попытка не увенчалась. Записав меня в сложные
пациенты, он скорее всего махнул на меня рукой… хотя, может и нет, и все, что
происходило тогда, было тщательно спланированной операцией. Главное, что меня
оставили в покое. Никаких уколов, никаких таблеток. Зато дали чаю с лимоном.
Ночью я изнывала от бессонницы, таращилась в потолок, на
котором лежала тень от оконной рамы, и пыталась понять или вспомнить… То, что
я, умерев в восемь лет, неожиданно воскресла, очень меня интересовало. Что
произошло с настоящими супругами Осипенко и кто их заменил? Дублеры исправно
играли моих родителей, а когда я поняла, кто передо мной, их убрали: ведь
ниточка потянется от них к другим людям. Это всегда опасно, оттого от них
торопливо избавились, а также ото всех бумаг. Моя предполагаемая мать,
поговорив со мной по телефону, кому-то позвонила, и этот кто-то не замедлил
явиться (и не один, там, в подвале, было трое). «Родители» пытались задержать
меня в доме, ожидая подмоги, не предполагая, что в любом случае, сбегу я или им
удастся сдать меня с рук на руки, их самих ожидает смерть. Это соображение
особых эмоций не вызвало, в глубине души я вроде бы даже согласилась, что ТЕ
правы, раз смерть двух пожилых людей диктовалась соображениями чьей-то
безопасности.
Закрывая дверь своим телом, женщина сказала что-то о моем
безумии, я убиваю, а потом забываю об этом (от такой мысли я поежилась, хотя и
знала: я никого не убивала). Она хотела, чтобы я поверила в свою болезнь,
обещала помочь… любопытно. Я убиваю и ничего не помню… выходит, ТЕМ известно о
колоссальном провале в моей памяти? Конечно, известно, а почему нет? Но если я
ничего не помню (а я действительно не помню) и они об этом знают, зачем им за
мной охотиться? Какой в этом прок, ведь я не опасна?
Вряд ли я смогу ответить на этот вопрос, как не могу
ответить на многие вопросы. В комнату медленно вползал рассвет, а я уснула и
вновь увидела сон. Я сижу (кресло, стул, сзади окно) и жду своего убийцу. В
руках пистолет с двумя патронами. Я могу убить его, человека с лицом, точно в
тумане, но он не один, и тогда они схватят меня, а мне нельзя… Вот это «нельзя»
заставило меня поднять пистолет… Я испуганно вздрагиваю и просыпаюсь. Еще очень
рано, в коридорах тишина, я уговариваю себя, что это только ночной кошмар, и
вновь засыпаю. Теперь я вижу дом, просторный холл, лестница на второй этаж, Я
бегу по ней вверх, сцепив зубы, чтобы не заорать от ужаса, потому что знаю, что
увижу там, наверху. Он лежит возле кресла, лицом вниз, я делаю последний шаг,
вцепившись в его плечо, переворачиваю… Сердце замирает, вот сейчас я увижу лицо
моего отца и все вспомню. Но лица нет, я отступаю, кричу и просыпаюсь.
В комнате светит солнце, а я трясу головой и пытаюсь
избавиться от наваждения, сердце так стучит, что на мгновение я усомнилась:
выдержу ли, а ну как разорвется? И вдруг понимаю: страх не исчез вместе с
остатками сна, он здесь со мной, потому что ТЕ рядом. Я надеялась, у меня ещё
есть время, оказалось: ошиблась.
Когда через несколько дней Рябов вошел в палату, первое, что
я сказала:
— Они здесь. — И, наверное, здорово напугала его,
он замер, глядя на меня с непониманием, должно быть, напомнив себе, что
встретились мы в сумасшедшем доме, а так просто сюда не попадают.
— Кто? — спросил он, немного справившись с собой.
— Откуда ж мне знать? — я усмехнулась, а он
нахмурился. — Они где-то рядом, я чувствую.
— Что значит — чувствуете?
— Сегодня вы чемпион по дурацким вопросам. Чувствовать
— это значит чувствовать.
— Послушайте…
— Засуньте меня в какой-нибудь карцер или попросите
санитаров не отходить ни на шаг… Впрочем, санитары ерунда, лишние трупы.
— Анна, что вы говорите?
Я подняла на него глаза и мрачно усмехнулась: разумеется, он
считает, что я спятила. Почему бы ему и не считать так, раз я сама иногда
думаю: «А не сошла ли я с ума в самом деле»?
— Ладно, — я тяжело вздохнула и решила сменить
тему. — Вы что-нибудь узнали?
— Вы закончили местный педагогический институт?
— Как будто. Диплома не видела, он пропал с остальными
документами. Мы собирались во время отпуска приехать сюда и выправить дубликат.
