В дверь позвонили, я замерла, на мгновение перестав дышать.
Ну вот, я упустила свой шанс, я не должна была оставаться здесь, это глупо,
глупо. Звонок повторился. Очень настойчивый. Стало ясно: тот, кто стоял за
дверью, просто так не уйдет. Я оглядела комнату: истерзанное тело на полу,
пятна крови на стенах, разбросанные вещи, выдвинутые ящики шкафов… Хмыкнула,
покачав головой, и засмеялась. ТЕ ребята — молодцы, они лишили меня последней
возможности…
Раздался страшный треск, входная дверь распахнулась, топот
ног… «Зря они надеялись», — все ещё смеясь, подумала я и шагнула к окну.
На то, чтобы открыть его, потребуется время. Я подхватила с пола тяжелые
бронзовые часы, машинально отметив, который час они показывают, и запустила их
в окно. Со звоном посыпались стекла, а я, вскочив на подоконник, шагнула вниз
вперед спиной, потому что мне хотелось увидеть лицо того, кто ворвется в
комнату, лицо человека из моего сна, убийцы отца, я хотела увидеть его прежде,
чем умру.
— Она выпрыгнула. — закричал кто-то, а я опять
едва не рассмеялась — сдали нервы, — потому что лица не увидела.
Я ударилась обо что-то спиной, зажмурилась от боли и только
тогда сообразила: под окном высокие кусты, кажется, сирень, я упала на них,
ветки смягчили удар, я скатываюсь вниз, вниз, вниз…
* * *
Ему было лет пятьдесят, усталое лицо, усталые глаза, на меня
он смотрел с брезгливым сожалением.
— Я вас ещё раз спрашиваю: ваше имя?
— Шульгина Анна Ивановна, — заученно повторила я.
Это длилось второй день, второй день я здесь. Выпрыгнув со второго этажа, я
заполучила с десяток синяков и ссадин, умудрилась остаться живой и даже не
сломала ни одной кости. Пролежав несколько дней в больнице, вчера я впервые
встретилась с Петром Петровичем. Он устал от меня, я от него, а дело не
сдвинулось с мертвой точки. Для него вообще-то все ясно: на момент ареста при
мне не было документов, зато был пистолет (его нашли в кустах с моими
отпечатками пальцев), в квартиру я проникла с целью ограбления и зверски убила
пожилую супружескую пару. Выражение брезгливости на его лице сменяет
отвращение: что я надеялась найти в квартире: золото-бриллианты? Шульгина Анна
Ивановна, твержу я упрямо.
— Убитые — мои родители, Осипенко Людмила Васильевна и
Осипенко Иван Иванович. Я приехала к ним в гости, вышла на несколько минут из
дома, мама попросила сходить меня за хлебом, а когда вернулась, нашла их
убитыми.
Он не верил ни одному моему слову, усмехался, смотрел зло,
надеясь, что мне надоест все это и я скажу правду. А я твердила, как урок, одно
и то же, зная, что в этом мой единственный шанс. Возможно, ТЕ вовсе не хотели,
чтобы я погибла. Они хотели изолировать меня лет на десять. Занятно. И в
квартиру ворвались вовсе не они, а милиция. Кто-то из соседей действительно
слышал крики и позвонил.
Следователь устало ловит меня на мелочах:
— Вы пошли за хлебом?
— Да.
— В хлебнице мы обнаружили достаточно хлеба. Свежего.
— Значит, она решила иначе.
— Кто она?
— Моя мать.
— Почему же вы убили своих родителей? — Кажется,
этот вопрос очень его занимал.
— Я не убивала. — Они должны проверить мои данные,
запрос скорее всего уже послали. И что им ответят: убитый мною следователь,
побег, труп в квартире, труп соседа на пороге. Я чувствую странное спокойствие,
им придется разбираться со всем этим, чем нелепей и фантастичнее будет то, что
они узнают, тем тщательнее им придется разбираться.
— Расскажите подробнее о себе.
— Я вам уже говорила: о себе я ничего не помню.
Одиннадцатого мая прошлого года я попала в аварию. У меня была травма головы.
Мое первое воспоминание относится к концу февраля этого года. Я сидела в
кресле-коляске… Эта женщина… моя мать… сказала, что я в то время была в
санатории… возможно. Так вот, вошла девушка, медсестра и сказала: «За вами
приехал муж». Он взял меня на руки, перенес в машину… Я вам уже рассказывала.
— Расскажите ещё раз, — нахмурился он. И я
рассказываю.
— Я хотела встретиться с матерью, чтобы её расспросить…
— Расспросили? — Голос звучит язвительно.
— Не успела. Когда я вернулась из магазина, и она, и её
муж были убиты.
— А вы принялись копаться в ящиках?
— Да. Я хотела узнать что-нибудь о себе.
— Что-нибудь о себе?
— Да. Что-нибудь.
— Вы продолжаете утверждать, что вы Шульгина Анна
Ивановна, девичья фамилия Осипенко?
— Это единственное имя, которое я считаю своим.
— Очень интересно. Взгляните сюда. — Он положил
передо мной лист бумаги, отпечатанный на компьютере текст, строчки прыгают
перед глазами.
— Что это?
— Читайте. — Я тупо смотрела в бумагу, а он, не
выдержав, сказал:
— Осипенко Анна Ивановна умерла в возрасте восьми лет
от лейкемии.
Я на мгновение зажмурилась, испуганно метнулась мысль:
«Господи, кто я?» Но особого удивления не было. Те, что погибли в квартире, не
мои родители, значит, я не их дочь.
— Может, вы действительно Шульгина Анна Ивановна, но ни
в каких родственных связях с убитыми вами людьми не состояли.
— Она звонила мне не реже раза в неделю. И я звонила
ей. Проверьте на телефонной станции. Эти люди утверждали, что они мои
родители. — Он говорит что-то и задает свои вопросы, я уговариваю себя
быть терпеливой. Здесь, за толстыми стенами с решетками на окнах, я в
безопасности. Милиции придется поработать, если они хотят довести дело до суда.
Это мой шанс, в одиночку мне не справиться.
Я не знаю своего имени, я не знаю, кто я и откуда, ТЕ
позаботились о том, чтобы люди, способные рассказать мне об этом, исчезли: мои
родители, мой муж… Я должна быть терпеливой и ждать.
Дни тянулись за днями, лицо Петра Петровича приобрело
мученическое выражение, глаза пустые, вопросы прежние. Какого черта они не
шевелятся? Я смотрю в лицо следователя, и во мне растет раздражение, а потом
приходит страх, он пульсирует в висках, от него потеют руки, и я говорю зло:
— Они здесь.
— Что?
Чужая бестолковость доводит меня до бешенства.
— Они здесь, слышите вы, идиот несчастный. Они здесь,
совсем рядом, я чувствую. Ваш коллега тоже не верил, они вошли в кабинет, а он
даже ничего не успел понять, и они убили его.
