Итак, у нее оставалось три дня. На четвертый она уезжала. Пчелинцева решила, что она не позволит собственному характеру испортить остаток отпуска. Не вылезая из-под одеяла, она набрала номер Вадима Леонидовича Суржикова.
Тот ответил сразу:
– Пчелинцева! Вы ли это?!
– Я, Вадим Леонидович. И я в Москве. И, если не возражаете, хотела бы с вами встретиться.
– Да? – Казалось, Суржиков был немного удивлен.
– Да, во-первых, я привезла вам привет от Олега Тимофеевича Боярова, – Жене показалось, что так будет удобнее начать разговор, – во-вторых, у меня для вас небольшой сувенир из Дивноморска. Я же знаю, как вы любите этот город. Ну а в-третьих, я просто хотела вас повидать и лично поблагодарить – у меня прекрасная работа, и я живу теперь в изумительном городе. Если бы не вы – этого бы не случилось!
– Хм, я рад, что у вас там все хорошо складывается, – кашлянул Суржиков, – конечно, давайте встретимся. Будет ли удобно вам подъехать на факультет? Извините, что именно так, но у меня сейчас экзамен. И должны подъехать люди. Пока вы доберетесь, я уже освобожусь. А здесь хорошо будет пройтись.
Пчелинцева обрадовалась – она очень любила бывать в университете.
– Да, отлично! Я поброжу по коридорам – это, знаете ли, очень смягчает душу!
Суржиков рассмеялся:
– Как же вы заговорили! Словно вы заскорузлый мизантроп!
– Нет, что вы, я просто люблю те времена. И университет люблю. А то, что любишь, приятно вспомнить.
– Верно, – сказал Суржиков, – тогда договорились. Часов в двенадцать вам удобно будет?
– Да, – ответила Женя.
Она отключила телефон, потянулась, потом шустро поскакала в ванную комнату. Там в зеркале она разглядывала свой загар, коротенькую стрижку, слегка обветренный нос и осталась собой очень довольна. Ей никак нельзя было дать двадцать девять лет. «Ну, от силы – двадцать пять!» – подумала она и включила воду.
После душа она тщательно красила глаза.
– А куда дочь собирается? – улыбнулся отец. – Он уже допивал кофе и собирался выходить на работу.
– Не представляешь, папа, дочь собирается в университет. На кафедру надо зайти. – Женя почему-то не упомянула имя Суржикова.
– Это хорошо, когда любишь возвращаться в прошлое. Я так школу любил.
– А я школу свою терпеть не могу, – сказала Женя, – там такие все противные и злые были.
– Ну, положим, ты тоже не подарок. Ты всегда воевала с учителями.
– Я любила справедливость.
– По-моему, ты любила поспорить!
– Но я всегда знала, о чем спорю. У меня всегда была своя точка зрения.
– Этого не отнять. – Отец допил чай и ушел.
Его сменила мать.
– Тебя когда ждать?
– Даже не представляю, – ответила Женя, – мама, я же в отпуске.
– Да что-то он короткий у тебя. – Она покачала головой.
– Не расстраивайся, я обязательно еще приеду. Может, в июле. Вот мы осенние проекты сдадим, и я приеду. Ну, точно постараюсь.
– Хорошо бы. А сегодня постарайся не поздно. Я тетю Веру пригласила и Жданову.
Тетя Вера и Жданова – это были старинные подруги Татьяны Александровны. За долгое время их дружбы никто не назвал тетю Веру ее полным именем Вероника Константиновна, а Жданову – Валентиной Матвеевной. Подруги были настолько близки, что в детстве Женя думала, что они родственницы. И без тети Веры и Ждановой ни одно событие, какого бы масштаба оно ни было, не обходилось. Приезд в отпуск Жени – это была очень веская причина собраться всем вместе.
– Мама, я постараюсь. Я обязательно постараюсь. – Женя бросила красить глаза и принялась выбирать одежду.
– Мам, – обратилась она к матери, – как ты думаешь, а что мне надеть? Понимаешь, я же там встречу знакомых. Они меня студенткой помнят, не хочу показаться старой теткой.
Татьяна Александровна расхохоталась:
– Господи, какая же ты смешная! Женя, ты сейчас хоть как оденься, а возраста себе не прибавишь. К тому же со времен университета ты не изменилась. Худенькая, стриженая, глазастая! Ты очень хорошенькая!
– Да? – переспросила Пчелинцева. Совета у матери она спросила специально – знала, что той будет приятен этот разговор, сама причастность к сборам дочери, и возникнет та женская сообщность, которая делает молодыми самых зрелых дам. Но когда Татьяна Александровна ее похвалила, Женя искренне порадовалась. Она почувствовала себя любимым ребенком, девочкой, которой гордятся и восхищаются.
– Тогда я надену джинсы! И футболку.
– Ну, лучше уж тогда белую рубашку, у тебя такая красивая, с кружевом, есть. Ты сейчас загорела, очень тебе пойдет.
Женя с минуту поразмыслила и послушалась совета. Поглядев на себя, она поняла, что мама угадала – образ был и женственный, и озорной. «Именно то, что я хотела!» – подумала Женя. Потом она поцеловала мать и выскочила на улицу.
А там цвели липы. Пчелинцевой показалось, что она вернулась на много лет назад, в то лето, когда она сдавала экзамен Суржикову, а куратор Зоя Ивановна пыталась помирить преподавателя и студентку. «Удивительное дело, но Вадим Леонидович оказался человеком незлопамятным. Несмотря на всю нашу ругань, рискнул предложить мою кандидатуру. Хотя, объективно говоря, я как нельзя лучше подхожу на эту должность. И вообще, могла бы справиться с любой другой!» – самонадеянно подумала Женя. Еще миг – и она бы одернула себя, ведь сколько раз давала себе слово «не зарываться». Но это было мгновение, которое чуть задело ее и улетучилось, потому что следующей мыслью было: «Ну, это же правда – у меня бы получилось. Что угодно получилось бы!»
На Манежке было не протолкнуться – туристы, студенты, дети с родителями. «Фестиваль прям какой-то!» – радостно подумала. Женя и вошла во двор факультета. Михайло Васильевича все так же травили никотином – у подножия памятника в летнее время устраивали перекуры. У входных дверей жались абитуриенты. На их фоне даже первокурсники казались бывалыми типами, прошедшими огонь и воду. Женя прищурилась, высматривая знакомые лица. Ей всегда казалось, что на факультете она встретит знакомых. Протиснувшись сквозь галдящую толпу, Пчелинцева вошла в прохладное помещение. Сколько она помнила, здесь всегда стоял запах сигарет, холодного камня и какой-то мастики.
– Я к Суржикову Вадиму Леонидовичу, – сказала она охране.
Тот попросил паспорт, что-то записал и пропустил ее.
Женя стала подниматься по лестнице и вдруг почувствовала, что ей не хватает дыхания. «Неужели я так волнуюсь? Отчего? Типа «альма матер»?!» – удивилась она, поскольку никогда себя не относила к натурам чувствительным.
Вадим Леонидович по-прежнему читал лекции в той самой аудитории, где произошла их первая серьезная стычка. Женя подошла к большим дверям и прислушалась – в аудитории слышались голоса. Она тихонько постучала.
