– На Рождественском бульваре. Найдешь меня, я на скамейке.
– А если дождь будет? – побеспокоился он о Пчелинцевой.
– Прогноз не обещал! – гаркнула в ответ Женя.
Когда послышались гудки в телефоне, она подумала, что сегодня очень неудачный день, а потому он вполне подходит для окончательного объяснения с Корольковым. Ничего приятного она ему говорить не собиралась.
Сколько Женя помнила, Андрей Корольков не опаздывал и не имел манеры «тянуть резину». Он был точен и скор. И в этот раз он появился через двадцать минут после того, как у Пчелинцевой высохли слезы.
– Привет! – Долговязый Корольков плюхнулся на скамейку рядом с Женей.
– Привет! – Она слегка отодвинулась, потом достала из сумки презенты. – Вот – это фляжка, это книга. Подарки из Дивноморска.
– Ух, ты! Спасибо! – Было видно, что Корольков искренне рад. – Слушай, классная книжка. А фляжка большая, но легкая. Знаешь, я читал про такие. Это специальный сплав…
– Так, Корольков, ты чего к моим приезжал?
– Как это? – растерялся тот.
– Не придуривайся. Мама сказала, что ты приезжал к ним.
– Да, а что? Нельзя было? Я же просто проведать. Тебя нет. Я бы позвонил, но домашнего номера я не знаю. И мобильного – тоже. Адрес я знал, вот и подъехал узнать, нужна ли помощь какая. Понимаешь, я хотел тебе позвонить, но потом как представил себе…
– Что представил?
– Да переругаемся… А зачем?
– Знаешь, я в отпуск приехала. На неделю. И хочу тут все свои дела доделать. У меня просьба: пожалуйста, не проявляй инициативу. Я тебе обещаю, если что-то понадобится, я тебя попрошу помочь. Не захочешь, откажешь – не обижусь, все пойму. Но так… Понимаешь, я чувствую себя обязанной. А я терпеть не могу этого.
– Я знаю. – Корольков как-то сник. Подарки он положил рядом на скамейку.
– Ну вот, ты обиделся! Я так и знала. Но ты же должен меня понять – мы столько времени уже дружим!
– Ну да, – с сарказмом заметил Корольков.
– Послушай, мы уже прошли все этапы – дружбу, влюбленность, роман, постель, ссоры. И вот теперь опять дружба. Но эта дружба должна быть без… без… без нюансов.
– А какие нюансы? – не понял Корольков.
– Ну, как ты не понимаешь?! Мы уже не вернемся к тому, что было… Никогда!
– Да понял я, понял!
– Извини, но я не хотела, чтобы…
– Пчелинцева, ты чего такая бешеная? Я тебя обидел? Что-то не так сделал? Ты чего кидаешься? – Андрей посмотрел на нее, и Женя вдруг увидела, какой у него взгляд. Не тот обычный ласково-понимающий, а жесткий, чужой. И это произошло в какие-то доли секунды.
– Я… я не кидаюсь…
– Кидаешься. Хотя я не давал повода. Я к тебе не пристаю, не звоню, не достаю тебя просьбами или вопросами. Я просто заехал к людям, которым, возможно, нужна помощь. И поверь, за этим не стоит ничего, кроме человеческого участия. Но ты же, Пчелинцева, дура! Ты вечно нарываешься на какие-то скандалы «ни о чем». Зачем тебе это? Ты не можешь спокойно жить? Знаешь, я тебе так скажу: забирай-ка ты все свои подарки и кати куда подальше. Я не хочу тебя видеть, не хочу с тобой общаться. Мне просто надоели твои нападки.
Корольков положил книгу и фляжку на колени Пчелинцевой, встал и пошел в сторону метро.
Женя посмотрела ему вслед. Они действительно знали друг друга лет сто, но никогда она не видела его таким. Это был равнодушный, чужой, посторонний человек. «И виновата в этом я сама. Как и в случае с Коробициной. Как и в истории с Суржиковым, – констатировала Пчелинцева, – интересно, с кем я еще разругаюсь в дым в этот свой отпуск?»
Домой Женя приехала поздно – побродив по улицам, она засела в кафе, залезла в рабочий чат и просидела там часа три. Судя по активной переписке, народ в Агентстве генерировал идеи, придумывал способы их воплощения. Коллеги зубоскалили, огрызались, нападали друг на друга, и Пчелинцева позавидовала всеобщей способности подкалывать, говорить правду в лицо и при этом не ругаться.
Домой она явилась, когда стемнело. Родители выглядели обеспокоенными, хотя звонили ей на мобильный раз пять.
– И где ты была? Кого видела? – спросила Татьяна Александровна.
– У Коробициной была. С Корольковым виделась, – коротко ответила Женя.
– И как они?
– Кто? Коробицина? Ничего, надышаться не может на своего Влада. А по мне, он просто самодовольный и хитрый тип. Она психологический заложник у него.
– Ну, у них же сын, как ты говорила. И, наверное, он обеспечивает семью.
– Да, ты права. Он ее просто купил всеми этими апартаментами, прислугой и показной роскошью.
Татьяна Александровна вздохнула:
– Женя, со стороны многое не видно. И понять сложно. Будь снисходительна к людям и входи в их положение.
– Ай, мам! Со стороны как раз-то и виднее все!
Мать покачала головой и еще осторожно спросила:
– А Андрей как? Корольков как?
– Понятия не имею.
– Ты же виделась с ним?
– Ну, да, сказала, что я думаю, он и ушел. Не успел поведать о своих делах. Но это и к лучшему. Знаешь, зачем мне все эти проблемы? Ведь, как часто бывает, людям помочь хочешь, а они это воспринимают как посягательство на свободу и вмешательство в личную жизнь.
«Ага, понятно, это про Коробицину», – догадалась мать.
– А другие не понимают, что некоторые поступки ставят человека в зависимость. Иногда сложившиеся отношения диктуют деликатность, что ли… – продолжила Женя.
«А это про Королькова. Ясно, поругалась со всеми», – вздохнула про себя Татьяна Александровна.
– Женечка, иди, я тебя поцелую, – сказала она.
Пчелинцева подошла к матери и положила ей голову на плечо.
– Поцелуй, мама, меня за то, что я так и не умею разговаривать с людьми. И за язык мой бойкий тоже.
– Да, я поцелую, только за то, что ты моя дочь. Ну, а в остальном, сама же знаешь, что надо менять себя!
– Знаю. Вот я завтра должна встретиться с Вадимом Леонидовичем, с Суржиковым. Попробую держать себя в руках. А теперь давай картошки нажарим? С малосольными огурцами и колбаской поедим, а, мам?
Утром она проснулась рано и старательно забыла вчерашние события. Ей не было стыдно перед Коробициной, она не жалела Королькова. Он считала, что вся правда всегда лучше половинки. Пчелинцева свято верила, что обман во благо – это самое большое зло. Самое интересно, что Женю нельзя было отнести к тем, для кого существовало всего два цвета – белый и черный. Ее мир был цветным, и она хорошо различала оттенки. Но порой справиться с эмоциями не могла, и тогда случалось так, как вчера.
