– Помню, – кивнула Женя. Она действительно помнила, как впервые этот самый Влад появился в их компании. Они тогда собирались на концерт, и он подвез Коробицину. Женя помнила, как из дорогой машины вышел коренастый, неопрятно одетый мужчина. На ногах у него были немодные и неухоженные башмаки, плотный торс обтягивала поменявшая от старости цвет футболка.
Когда он взялся за дверь машины, чтобы помочь выйти Коробициной, Жене бросились в глаза давно не стриженные ногти.
– А сейчас его не узнать! Это другой человек. Холеный, хорошо одетый, модный… Но – хам. Вернее, не хам, но… Говорить он не умеет с людьми. Вроде бы ничего такого не сказал, а чувствуешь себя оскорбленным.
– Я не хотела тебе говорить, но вот эта появившаяся тогда дистанция между нами – это результат твоего замужества, – сказала, как всегда «деликатная», Пчелинцева.
– Я думала, что все так заняты своими делами, работой…
– И это, конечно, тоже, но рядом с Владом было сложно находиться. Дело не в том, как он одевался. Дело в том, как вел себя, что говорил… Всем было неуютно. Мне казалось, что он был неестественен, из кожи вон лез, стараясь понравиться нам, твоим подругам, чтобы мы хорошо отозвались о нем.
– А что в этом плохого? – вдруг серьезно спросила Тая. – Что плохого в том, что человек старается вести себя так, как принято? Он старался.
– Но нутро же было другим. Это называется не старался, а притворялся!
– Женя, так можно сказать обо всех. Например, ты в истории с Суржиковым свое поведение поменяла не потому, что изменила свою точку зрения, а потому, что тебе надо было диплом писать у Суржикова, деканат просил, Зоя Ивановна добрейшая переживала. Понимаешь?
– О, ну этот твой выпад глуп! Ну, ты же знаешь, это не в моем характере! – рассмеялась Женя.
– А почем ты знаешь, что в характере Вадима?
– Дорогая, у тебя «стокгольмский синдром»! Ты защищаешь абъюзера.
– Я стараюсь быть справедливой. Хоть в чем-то. И еще я жалею, что ты очень много знаешь о моей жизни. Ты же не говоришь, ты жалишь.
– А настоящие друзья должны так поступать. Я вообще хочу, чтобы ты от него ушла.
Коробицина уставилась на Женю. В комнате повисла тишина. Потом Коробицина стала смеяться. Правда, смех был не тот, какой раздавлся в этой комнате некоторое время назад. Смех был невеселым.
– Ты меня потрясаешь! Ты хочешь, чтобы я развелась! Ты сама себя слышишь?!
Женя не успела ответить, в комнату вошла женщина в форменном платье и белом переднике. В руках у нее был огромный поднос.
– Жанна, прошу вас, поставьте все на круглый стол, мы там чай пить будем. Спасибо.
Женщина выполнила просьбу и молча покинула комнату.
– Вот, давай лучше чай пить, чем спорить. Так и поругаться можно, – примирительно сказала Коробицина, но Пчелинцеву было уже не остановить.
– С удовольствием, – машинально ответила она и тут же ринулась в бой. – Тая, я, кажется, понимаю. «Жанна, поставьте поднос туда, поставьте поднос сюда!» Отлично! Я ничего не имею против того, чтобы по хозяйству кто-то помогал. Я вообще ничего не имею против денег, которые позволяют хорошо и беззаботно жить.
– Ты ошибаешься. Деньги – это очень хлопотная вещь. Я смотрю, сколько и как работает Влад, и понимаю, что это тяжелее, чем многие другие профессии, – спокойно возразила Тая, – кстати, есть еще одна сложаная задача – сохранить заработанные деньги. С умом вложить их, не растратить попусту, а передать потомкам. Понимаешь, богатство накладывает на человека определенные обязательства.
Коробицина вообще как-то переменилась. Что-то жесткое сейчас появилось в ее лице. Казалось, она сейчас бросится защищать государство под названием «моя семья». И пусть в этом государстве не так все хорошо, но это ее территория, и она была готова дать отпор обидчику.
– Ну, это еще можно поспорить – что тяжелее…
– Женя, для чего ты приехала ко мне? Спорить? Обвинять меня в покупке моей диссертации? В том, что я выбрала не того мужа? Цель твоего визита?
– Я приехала тебя проведать и помочь тебе, – ответила Пчелинцева.
– А ты спросила меня, нужна ли мне помощь? Хочу ли я принимать эту помощь? А главное, готова ли выслушивать от тебя все эти упреки?
– Я думала, что наша дружба избавляет нас от реверансов. Особенно тогда, когда речь идет о серьезных вещах.
– Реверансы иногда нужны. Они, как желудочные ферменты, помогают усваивать горькую правду. А теперь мне не хочется говорить с тобой о вещах, которые меня волнуют и которыми не с каждым поделишься.
– Как знаешь, – пожала плечами Женя, – я не ожидала, что ты так отреагируешь.
– Ты? Ты отлично знаешь, как можно говорить. Но не считаешь нужным. История с Суржиковым повторяется. Только вместо него другие люди. Более близкие.
– Зря ты так, – тут уже обиделась Пчелинцева, – я искренне, я хотела тебе предложить работу. Приезжай в Дивноморск, бери ребенка и приезжай. У нас есть вакансии еще. Там можно отлично устроиться с жильем. Его оплачивает контора. Ребенок будет на море. Оно не такое теплое, но оно полезное и красивое. Там сосновый воздух. Там я. Я помогу тебе. Зачем ты обижаешься на форму. Ты суть смотри.
– Спасибо, Женя, но я никуда не поеду. Я не хочу бросать семью. А Влад – это моя семья. Я сделаю еще одну попытку. А там – как получится.
– Жаль. Ты время теряешь. И очень надеюсь, что не из-за этого вот: «Поставьте, Жанна, на стол!»
– Пчелинцева, ты бываешь такой дурочкой! – с каким-то материнским снисхождением сказала Коробицина.
– А ты… ты… ты приспособленка! – выпалила Женя и, хлопнув дверью, выскочила из квартиры.
Стоя у лифта, она вдруг вспомнила, что привезла Тае сережки янтарные и кучу одежки детской для мальчика. «Да, конечно, это не бриллианты, но не везти же все назад в Дивноморск!» – подумала Женя.
– Будьте добры, передайте это в квартиру двенадцать, – обратилась она к охраннику, который дежурил в холле.
– Э… – только и успел он ответить, но Женя уже спускалась вниз.
Покинув территорию элитного комплекса, пролетев, не чуя под собой ног, два квартала, Пчелинцева пошла медленнее. «Господи, да что же такое! Вчера мама с замужеством, сегодня Коробицина! Что я не так сказала?! На что может обижаться человек, с которым дружишь целую вечность?!» – Тут Женя почувствовала, что слезы наворачиваются на глаза. И, спрятавшись за ближайший куст, она разрыдалась.
Долго плакать Женя не умела – человек деятельный, она предпочитала решать проблемы. Поэтому, немного успокоившись, она достала мобильник и позвонила Королькову.
– Так, – сказала она вместо «здравствуй», – Корольков, надо встретиться и поговорить.
Если Корольков и удивился, то виду не подал.
– Где? Куда? – Он был лаконичен.
