– Выключи, – едва шевеля губами, прошептала она.
– Что?
– Это. Это всё…
Иллюзия рассеялась, открывая знакомые и порядком поднадоевшие за последние годы стены кают-компании. Набор голограмм, укомплектованных эффектами соответствующих запахов и звуков, был частью стандартного оснащения данного отсека – именно для того, чтобы разнообразить дни, проводимые экипажем в стенах корабля. Но как-то ни разу никому не приходило в голову включать его. Команда предпочитала реальные земные пейзажи, благо больше чем на месяц родную планету покидать не приходилось. И вот – пригодилось…
– Присядь-ка, – посоветовал капитан и, взяв Вьорику под локоть, осторожно довёл её до ближайшего кресла. – Я сейчас Наики позову. Может, чайку сообразит…
– Не надо. Ничего не хочу.
– Надо! – Наики уже была тут как тут – Соображу. Сиавасэ-ча. Чай счастья.
– Что-то не до счастья мне, – заявила Вьорика, присаживаясь. – И выгляжу, наверное, совсем по-идиотски. – Она стряхнула невидимую пылинку с подола своей «божественной мантии».
– Все мы тут выглядим… Всяко. – Наики поставила на стол четыре чашки, привычно потянулась за пятой и тут же отдёрнула руку. – От Клима хоть что-нибудь осталось? – вполголоса обратилась она к капитану.
– Что там могло остаться… – Егор положил локти на стол и смущённо почесал небритый со вчерашнего дня подбородок. – Он же внутри этой «консервной банки» врубил маршевые двигатели на форсаж. Там всё выгорело до последней переборки. И внешнюю обшивку разорвало.
– Надо будет хоть щепоть пепла наскрести, – предложила Вьорика. – У него родители где-то под Томском. И подруга в Ходжикенте.
– Откуда ты о нём так много знаешь? – удивлённо спросила Наики.
– Разговаривали… – Вьорика попыталась припомнить, когда, где и при каких обстоятельствах штурман с ней успел пооткровенничать. – Расскажи-ка лучше, как этой несчастной спасительнице мира удалось вернуть молодость? – поспешила она сменить тему.
– Молодость? – Японка протянула ей маленькую чашечку с чёрной пахучей жидкостью. – Так… Стандартная процедура. Временная коррекция на генетическом уровне. Пройдёт года два, максимум – три, и всё вернётся к исходному состоянию. В лучшем случае, четыре… Дольше, скорее всего, и не понадобится.
– Что значит – не понадобится?! – Вьорика почувствовала, что у неё похолодели ладони, и обхватила ими горячую кружку. – Почему не понадобится?
– Тот, кто решил пожертвовать собой, рано или поздно добьётся своего, – ответила Наики, усаживаясь напротив неё. – Что-то мне подсказывает, что долго она не протянет. Зато умрёт счастливой.
– А я ей даже завидую, – вдруг заявила Вьорика и, наткнувшись на непонимающие взгляды, продолжила: – Она хотя бы делает то, во что верит. А из нас никто толком не понимает, ради чего всё это…
– Чего тут непонятного? – удивлённо спросил капитан. – Мне достаточно того, что я знаю.
– Того, что этот рыжий котх сказал?! – вспылила Вьорика. – Никогда мы не узнаем, что на самом деле у него на уме.
– У меня есть приказ флаг-адмирала, и я намерен его выполнять, – сухо заметил Егор. – И мне этого достаточно.
– Да, капитан. Конечно, капитан…
Некоторое время сидели молча. Видимо, сиавасэ-ча возымел-таки своё успокаивающее действие. От внезапно раздавшегося грохота подскочили все – даже капитан.
– «Вовочка»! Что происходит?! – вскрикнул он, пытаясь сохранить остатки хладнокровия.
Над столом тут же возникла голограмма: из спасательной капсулы, лежавшей в грузовом отсеке, выбирался тощий жилистый человек с обнажённым торсом. Вырванный «с корнем» люк уже валялся рядом на полу.
– Как он вырвался?! – удивилась Вьорика. – Я сама люк заварила…
– Перекрыть отсек! – скомандовал капитан.
Странно, но «Вовочка» не ответил, и оставалось лишь догадываться, выполнил ли он распоряжение.
– Я пойду проверю. – Вьорика рванулась к выходу, но капитан схватил её за руку.
– Во-первых, оружие надо прихватить, а во-вторых, все пойдём. Я впереди, вы прикрываете. – Егор первым выскочил в коридор и, не оглядываясь, помчался в сторону оружейной комнаты.
На полпути он едва не столкнулся с бегущим навстречу Тиглатом.
– Там… – попытался доложить профессор. – Там такое.
– Я знаю, – прервал его капитан. – Как только он вырвался?
– Это я виноват, – с дрожью в голосе сообщил Тиглат. – Я попытался с ним поговорить. Это не человек. Это страшное существо. Он… Оно… Только не разговаривайте с ним. Сразу стреляйте! Стреляйте, пока оно не заставило преклоняться перед ним. Это наваждение. Это какое-то наваждение…
Несколько лёгких импульсных лучемётов, изготовленных бортинженером из подручных материалов, капитан приказал запереть в одной из пустующих кают и сейчас думал лишь о том, чтобы оказаться там раньше, чем вырвавшийся на свободу пленник. А ведь были сомнения – стоит ли брать на борт эту капсулу с опасным пассажиром. Можно было её просто уничтожить. Можно было сбить её с курса – так, чтобы она начала камнем падать на поверхность Аппры и непременно сгорела бы в атмосфере. Нет, любопытство взяло верх. Захотелось узнать, кто этим манихеям так ценен, что они его держат в спасательной капсуле, даже когда кораблю вроде бы ничто не угрожает. Едва ли они могли предположить, что какой-то десантный бот может быть опасен для такой бронированной ощетинившейся стволами громадине.
Когда все четверо, уже вооружённые, ворвались в грузовой отсек, на мгновение им показалось, что опасения напрасны. Пленник неподвижно сидел верхом на спасательной капсуле, всем своим видом демонстрируя спокойствие, миролюбие и покорность.
– Стреляйте, капитан! – почему-то шёпотом потребовал Тиглат, однако Егор, жестом приказав всем оставаться в дверном проёме и держа пленника на прицеле, начал медленно приближаться к нему.
Когда до него оставалось метров пять, манихей медленно поднял голову, и лицо его озарилось лучезарной дружеской улыбкой.
– Я вам не враг, – тихо сказал он на галаксе. – Остальные, кто был в корабле, возможно, и желали вам смерти. Но не я. Вы смерти не достойны. Вам ещё рано переходить в мир чистоты, покоя и вечности.
– Зачем вы здесь? – Капитан чуть опустил ствол лучемёта, который был направлен теперь не в голову, а в живот пленника.
– Это мне впору спросить: а вы здесь зачем? Но я не стану об этом спрашивать, поскольку вижу: вы и сами этого не знаете. Есть догадки, есть задача, есть приказ, который вам надлежит выполнить. Есть воля и стремление. Вы даже готовы на самопожертвование. Но никто из вас толком не понимает, что здесь происходит, во имя чего льётся кровь праведников и отъявленных грешников, сливаясь в одну широкую реку. Вы не понимаете, как через кровь и страдание добиться всеобщего торжества любви и праведности. Вам неведомо, как достичь мира, где главные ценности – доброта и чистая любовь, высокая духовность и божественная ясность. Если бы иной путь мог вести к этой вожделенной цели, то мы несомненно избрали бы именно его. Такие попытки были, и если бы хоть одна из них увенчалась успехом, то мир, в котором мы вынуждены влачить своё существование, был бы совсем другим. А ведь в человеке изначально заложены высочайшие и благороднейшие устремления, однако темница плоти погружает наши души в омут алчности и сладострастия, который, подобно чёрной дыре, втягивает в себя и обращает в ничто наши изначальные стремления. Я знаю. Скоро я приму смерть от руки кого-то из вас, и это неизбежно. Я прошу лишь об одном: позвольте мне прочесть молитву, открывающую моей бессмертной душе путь к Богу, который есть любовь…
