Дженет пошла домой. По дороге Сьюзен уснула. Оставив коляску со спящим ребенком на крыльце, Дженет вошла в дом и присела на диван. Но вскоре вернулась на крыльцо и взяла девочку на руки. Нельзя было оставлять ее спать на улице, такую маленькую и беззащитную. И воздух стал казаться Дженет слишком уж нежным, а небо — пугающим: чересчур ярким и голубым.
В тот вечер Дженет попросила мужа измерить рост Сьюзен. Они положили ее на диван и измерили сантиметром. Заглянув в таблицу роста для детей, Дженет выяснила, что Сьюзен размером примерно с шести-восьминедельного младенца. Девочка просто перестала расти, а они этого даже не заметили. Каждый день она получала свои четыре бутылочки детской смеси и никогда не плакала и не просила есть, но когда ее взвесили, посадив на весы в ванной комнате, выяснилось, что весит она всего десять фунтов.
[1]
Дженет показалось, что внутри ее что-то сломалось. Она уложила Сьюзен спать, но когда Льюис захотел обсудить с ней возникшую проблему, Дженет не смогла говорить на эту тему.
— С ней все в порядке, — успокаивал ее Льюис.
Но Дженет провела бессонную ночь, как, впрочем, и Льюис.
— Я все обдумал, — сказал он утром. — У нее нет ничего страшного. Возможно, просто гормональная недостаточность или типа того. Я просто хочу, чтобы ее обследовали. Я должен все точно знать.
Муж был абсолютно прав. Дженет молча кивнула, и все же это было невыносимо. Льюис отпросился с работы, и они повезли Сьюзен к врачу. Увидев девочку, тот изменился в лице, но, быстро взяв себя в руки, принялся спокойно ее осматривать, но Дженет уже поняла: все очень плохо. Врач ничего не говорил, а Дженет мучительно пыталась ответить на вопросы, которые себе задавала: почему они не взвешивали ребенка? почему не отвезли к врачу, когда Сьюзен начала кашлять и температурить? Закончив осмотр, врач немедленно отправил Сьюзен на рентген в Центральную больницу Саффолка.
— Но это невозможно, — услышала свой голос Дженет. — Сьюзен в это время обычно спит.
— Дженет! — упрекнул ее Льюис.
— Мне кажется, вы недопонимаете, — мягко сказал врач. — Весьма вероятно, что у вашего ребенка проблемы с сердцем, в результате чего прекратился рост.
Но Дженет все поняла. У нее собираются отнять Сьюзен. Когда девочку забирали, чтобы сделать рентген, Дженет отвернулась. Врач уложил ребенка в какую-то узкую стеклянную трубу. Под стеклом малышка выглядела такой крошечной и красивой, что у Дженет чуть не разорвалось сердце. За что ей такое наказание? Неужели за то, что она недостаточно хорошая мать?! Впрочем, какая она мать! Сколько раз она ленилась встать, чтобы успокоить ребенка. Сколько раз жаловалась на бесконечную стирку вещей Сьюзен. И вот теперь она наказана, и более того — заслуженно.
У Сьюзен обнаружили врожденный порок сердца, из-за которого она перестала расти и часто простужалась. Операция на сердечном клапане была невозможна. Дженет и Льюис отвезли ребенка в больницу «Гора Синай» для повторного осмотра, но получили те же результаты. Сьюзен не суждено было дожить до одного года. Странное дело, но девочка день ото дня становилась все красивее. Когда Дженет вывозила ее на прогулку, прохожие останавливались, засматриваясь на ребенка, и многие из них подходили к Дженет и говорили, какое чудесное у нее дитя. Дженет сильно постарела. Льюис пытался ее утешить, умолял не принимать все так близко к сердцу, просил побольше спать. Но Дженет не могла тратить драгоценное время на такие пустяки, как сон и еда. Она хотела быть со Сьюзен. Целый день она проводила подле девочки. Льюис оставался без ужина, дом не убирался. Она учила Сьюзен есть кашу маленькой ложечкой, хлопать в ладоши, махать ручкой на прощание. Однажды, когда они играли на полу, Сьюзен бросила свою погремушку, посмотрела на Дженет и сказала: «Ма». У Дженет чуть не разорвалось сердце, а Сьюзен всю ночь лопотала «ам-ам-ам-ам-ам», пока не уснула. Когда же Дженет подошла к ней, чтобы поправить одеяльце, Сьюзен повернулась и позвала ее.
В июле Сьюзен снова простудилась, потом подхватила кишечную инфекцию. Иммунитета от вирусов у нее не было. Затем болезнь немного отступила, и когда начало казаться, что вирус побежден, болезнь обрушилась на Сьюзен с новой силой, причем так внезапно, что никто ничего не успел сделать. Поскольку Сьюзен пошла на поправку, ей дали, наконец, твердую пищу. И вдруг ее начало рвать, глаза закатились так, что не было видно зрачков. Когда Дженет несла ее к машине «скорой помощи», девочка висела у нее на руках, как тряпичная кукла, лишь изредка испуская глубокий вздох.
«Это испытание. Это должно подготовить меня к тому, что мне еще предстоит вынести», — говорила себе Дженет.
В течение нескольких часов Сьюзен была подсоединена к аппарату искусственного дыхания. Когда Дженет привезла ее домой, то вдруг поняла, что ни разу не дала волю слезам. Даже Льюис плакал. Дженет слышала это, несмотря на закрытую дверь ванной и шум бегущей воды. Но плакать — значит признать то, что все это происходит на самом деле, а Дженет никогда бы с этим не смирилась.
Она умерла во вторую субботу августа, когда на небе не было ни облачка, а температура воздуха была двадцать восемь градусов. Дженет проснулась в пять утра и сразу поняла, что все кончено. Лучи света в то утро были мягкими, жемчужного цвета. В такое утро кажется, что светом пронизано все — каждая комната в доме, каждый закоулок заднего двора. Дженет тихо выскользнула из постели, стараясь не потревожить спящего мужа. В семь утра, когда Льюис проснулся и зашел в детскую, он увидел там Дженет, которая раскачивалась в кресле-качалке, прижимая к себе мертвого ребенка. В Восточном Китае всегда водилось много черных дроздов, но в это утро они гомонили так громко, что заглушили вопли соседских кошек. Льюис опустился возле жены на пол и положил голову ей на колени, и тогда Дженет, не видя больше причины сдерживаться, разрыдалась.
Они не смогли найти такого маленького гробика, поэтому его пришлось делать на заказ. К утру следующего дня из дома исчезли все признаки пребывания в нем ребенка: кроватка и коробки с одеждой были убраны на чердак; альбомы с фотографиями и игрушки спрятаны в кладовку за старой раковиной. Но всю ночь Дженет казалось, что она слышит плач ребенка, зовущего мать.
В тот день, когда на пороге ее дома появилась Лайла, Дженет сразу же насторожилась, а когда та начала расспрашивать о ребенке, она уже не сомневалась. Впрочем, что в этом удивительного: почему бы матери Сьюзен не попытаться узнать о судьбе своей дочери? Почему бы ей не обвинить ее, Дженет, в убийстве? Но Дженет не хотелось ни в чем признаваться. Когда Лайла вышла на крыльцо, Дженет заперла входную дверь и вздохнула только тогда, когда услышала звук отъезжающей машины.
И все же Дженет постоянно думала о Лайле. Не могла не думать. В ту ночь она впервые за двадцать семь лет спустилась в старую кладовку и открыла картонные коробки. В кладовке было холодно, но, когда Дженет увидела содержимое первой из них, ее бросило в жар, словно повеяло тем августовским зноем, который Льюис спрятал в коробку вместе с детской одеждой. Дженет посветила себе под ноги: на полу лежал альбом с фотографиями. Она взглянула на фотографию, сделанную и первую неделю жизни Сьюзен. Ну как могли они подумать, что такое прекрасное, такое совершенное существо будет жить?! На каждой фотографии Сьюзен была какой-то отстраненной, словно знала, что ей предстоит уйти. И тогда Дженет внезапно подумала о том, как глупо было с ее стороны считать Сьюзен своей. Сьюзен никогда ей не принадлежала — Дженет было просто позволено о ней позаботиться. И какой смысл говорить об этом Лайле?! Разве сможет она понять, что нельзя потерять то, чего никогда не имел?
