Смириться с тем, что начальник госпиталя на общих собраниях бесстрашно ругается отборнейшим матом в присутствии женщин, коих там чуть не девяносто процентов. Более того, он находит это весьма оригинальным и поучительным. С его точки зрения, мат быстрее доходит до мозгов оппонента. И это офицер! Подполковник! Врач, в конце концов.
Не смог смириться с тем, что унижение военным начальником своего подчиненного – обычное дело. Никогда не забуду, как на День медицинского работника тогдашний начальник отдела кадров, убеленный сединами немолодой мужчина, на десять лет старше Волобуева, прошедший в составе сводного подразделения морской пехоты обе чеченские кампании, имевший медаль «За отвагу» за штурм Грозного в 1995 году, забыл захватить какой-то там приказ, чтоб зачитать его в клубе, где собрался для поздравлений коллектив госпиталя.
– Что вы тут еще стоите?! – взревел взбешенный Волобуев. – Бегом в штаб и немедленно несите приказ сюда! Я сказал – бегом!
И тот побежал, обливаясь потом, хотя сам уволился из армии в чине подполковника с должности командира батальона морских пехотинцев Тихоокеанского флота.
Через десять минут поздравительный адрес зачитывался с высокой трибуны уже улыбающимся начальником госпиталя. А перезрелый запыхавшийся гонец стоял поодаль и, задыхаясь от быстрого бега, утирал мокрым носовым платком с лица то ли пот, то ли слезы. Мне на минуту показалось, что кончив читать, Волобуев подойдет к нему и по-барски потреплет того по мокрой щеке. Ложка дегтя испортила всем присутствующим настроение. Праздник был скомкан.
Я спросил потом его, почему он не дал Волобуеву в морду? Ведь он же офицер, морпех, воевал. Учил своих бойцов побеждать.
– У меня трое маленьких детей, больная жена, и одной моей пенсии явно на всех нас не хватит. А кто еще возьмет на работу старого израненного вояку, который только и умеет, что воевать?
Точно не скажу, чем там у них все закончилось. Только через пару месяцев морпех уволился. И куда ушел, не известно.
Не получилось у меня смириться с тем, что абсолютно глупая и никому не нужная игра в войнушку, многочисленные проверки, совещания, заполнение глупой и никчемной документации съедают львиную уйму рабочего времени, отодвигая основную нашу работу на задний план.
И наконец, не удалось мне смириться с тем, что хирургия с ее операциями, перевязками, осмотрами и лечением больных и пострадавших поставлена на самое последнее место. Если на все предыдущее я еще скрепя сердце и закрывал на время глаза, то с этим уж никак не вышло.
В Питере не так просто найти работу хирурга. Мое место, откуда я пришел в госпиталь, естественно, уже кем-то занято. Свято место пусто не бывает. А уйти, красиво хлопнув дверью в никуда – такой жест хорош лишь для любителей дешевых эффектов. Я себя к ним не относил. А искать работу я начал практически сразу после одного инцидента, если его только можно так обозвать.
За год до моего бесславного финиша, в марте 20.. года, дежурил я по госпиталю. Кажется, это был четверг. Начало апреля, еще на земле лежал черный ноздреватый снег, со всех сторон дул пронизывающий затяжной ветер, на улице темно: не видно ни зги. Небо все заволокло черными тучами: ни тебе месяца, ни тебе звезд. Во дворе, раскачиваясь, поскрипывает один-единственный рабочий фонарь. Остальные почему-то упорно не зажигаются. Идти делать обход отделений не просто неохота, а очень неохота. Неожиданно позвонил Волобуев. Тем более странно, что до вечернего доклада ему на телефон, в 21:00, осталось всего двадцать минут.
– Дмитрий Андреевич, вы же сегодня дежурный врач по госпиталю? – крайне взволнованным голосом интересуется начальник.
– Я. А вы разве запамятовали? Сами же утром дежурство у врачей принимали. Яков Сергеевич Мохов сдавал, а я заступал.
– Ладно, проехали. Скажите лучше, вы же с нами в нашем госпитальном клубе на торжественном обеде в честь 23 Февраля были?
– Да, был. Только недолго, я там особо никого не знал, и поэтому рано ушел.
– Не важно. Вы помните, там среди наших ветеранов такой мощный старик сидел в военно-морской форме с погонами капитана первого ранга. Полковника, значит.
– Я знаю, как выглядят погоны капитана первого ранга. Помню, но там их целых три было.
– Нет, двое не в счет. Один молодой, он еще служит. Второй невысокого роста, тоже не тот. А самый представительный, он еще речь говорил.
– Кажется, был такой, и речь я его слушал, о преемственности поколений, о…
– Да, да, да! – обрадовался Волобуев, перебив меня на полуслове. – Это он. Ну, вспомнили?
– Вспомнил, вспомнил, – согласился я, не понимая, к чему он клонит. Капитан первого ранга, обед, речь?
– Слава Богу! – тяжело, но радостно выдохнул подполковник.
– Так, а чему радоваться-то?
– Нет радоваться тут действительно нечему. Он сегодня умер, два часа назад, – уже патетичным голосом объявил мне начальник госпиталя.
– ???!!!
– Вы слышите меня? Дмитрий Анреевич, вы чего там замолчали?
– Перевариваю полученную информацию.
– А никакой информации пока нет. Два часа назад скончался Семен Петрович Власов, бывший начальник нашего с вами госпиталя. Он здесь им командовал лет тридцать назад.
– Пусть земля ему будет пухом. А я тут при чем?
– Вы? А вы как раз и при чем! Вы в данный момент единственный человек на территории госпиталя, кто знал Семена Петровича в лицо.
– Ну, знал в лицо – это громко сказано, скорее видел, причем мельком и всего один раз.
– Не важно! Важно, что видели! Сейчас вам нужно сходить в штаб, мой писарь Вадик уже там и ждет вас. И в архиве надо разыскать фотографию Власова. Желательно в форме и с наградами.
– ???!!
– Что вы опять молчите?! – голос Волобуева принял раздраженный характер.
– Но зачем?!! Зачем ночью, в пустом штабе искать фотографию бывшего начальника госпиталя.
– Затем, что ее нужно будет скинуть по электронной почте дежурному по головному госпиталю. Он уже ждет. Некролог написан.
– Марат Иванович, боюсь, вы переоцениваете мои возможности. Я, повторюсь, видел этого Власова один раз и то мельком. Может, вы сами завтра поищете? Вы же с ним больше меня общались.
– Какое завтра! Сегодня нужно! Сегодня! Я, к сожалению, сейчас далеко от Питера. Пришлось вот отъехать. Только к утру возвращусь. Поэтому приказываю вам: найти подходящую фотографию и передать дежурному по головному госпиталю. Они ее распечатают и вставят в некролог. Он уже завтра, в семь утра, должен будет висеть на КПП всех филиалов.
– Попробую, но не уверен.
– Что еще за «не уверен»?! Справитесь! О выполнении доложить! Я все это время буду на связи! Идите уже живее в штаб. Вадик там вас уже минут тридцать как ждет.
Делать нечего – приказ есть приказ. Странный, а чего делать? Надеваю на себя верхнюю одежду, напяливаю уличную обувь и, кряхтя, выдвигаюсь в сторону штаба. На улице темно – хоть глаз выколи. От единственного уцелевшего фонаря света не больше, чем от окурка взатяжку. С риском для жизни преодолеваю, чуть ли не на ощупь метры, разделяющие хирургический корпус от здания штаба, и вот я на месте. Вот он – штаб, обозначился в темноте огромным смутным силуэтом, словно гора, едва различимая вблизи. Ни в одном из окон, выходящих в сторону госпиталя, как водится в таких случаях, не горел свет. Практически по наитию да при помощи тусклой подсветки мобильного телефона я, проявив настойчивость и терпение, с трудом нашел входную дверь. Потянул на себя холодную ручку и, одолев сопротивление тугой пружины, вошел внутрь.
