– Никаких бесед! Выписать к чертовой матери в части, как только вылезут из своего укрытия! Ясно?!
– Так точно! – побледнел начмед.
– Если машины за ними не приедут – отправить на нашей.
– А сопровождающие? Кто их сопровождать станет? – растерялся майор.
– Как кто? Заведующие отделениями, откуда эти воины!
– Ну, уж дудки, товарищ подполковник, – начал выходить я из себя. – Мало того, что я отменил операции своим больным, так еще и перспектива сопровождать каких-то сачков меня уж точно не прельщает.
– Это что за разговоры? – набычился Волобуев. – Прикажу, и поедете! Лучше за бойцами нужно было следить. Ишь, их распустили и сами распустились!
– Вы, товарищ подполковник, – я сделал нажим на звание, – таким тоном вон майору приказывайте, он военный, 24 часа в сутки служит! А я в ваши военные игры играть не собираюсь. В 17:00 у меня рабочий день закончится, и я спокойно отправлюсь домой.
– Чего?! – выпучил глаза Волобуев. – Да я тебя, да я…
– Что ты? Уволишь? Так я сам сейчас сяду заявление напишу! Мне ваши приколы военные уже вот где сидят! – я резко провел ребром ладони у себя по горлу. – Я – хирург, а не цепной пес.
– Марат Иванович, Дмитрий Андреевич, что вы, что вы!? – майор Горошина встал между нами. – Прекратите, на нас же люди смотрят, – он кивнул на смотревших в нашу сторону сотрудников кафедры ВМА, привлеченных громкими голосами.
Мы разошлись в стороны, но я уже понял, что моя звезда светилы местной хирургии сейчас закатилась. Волобуев злопамятен и не прощает обид. Особенно таких, как сегодня, когда я на людях высказал ему свое «фи». Но мне уже было все равно: работать там, где хирургия находится на последнем месте, я больше точно не собирался. Это всего лишь вопрос времени.
Однако на сей раз Волобуев сделал вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Или ему просто пока стало не до меня. Доктор Попов успешно провел переговоры, и заговорщики сами открыли дверь и, понурив головы, вышли на улицу. Что он им там сказал, я вникать не стал. Парней развели по отделениям, а вскоре отправили в свои части. За Теркиным машина пришла часа через два после его фиаско с восстанием.
– Не поминайте лихом, Дмитрий Андреевич, – сказал он мне на прощание. – Жаль, что вы меня не оставили при госпитале. Очень жаль.
– Ты там, в части, хоть не дури, – погрозил я ему пальцем, – а то загремишь в дисбат. Дослужи уже до дембеля, будь мужиком.
– Придется, – вздохнул Теркин, а после добавил: – Хоть накачаюсь плитой от миномета, а то тут у вас совсем зажирел, – он озорно блеснул голубыми глазами и в сопровождении лопоухого лейтенанта, не оборачиваясь, твердыми шагами направился к выходу. Больше я его в своей жизни никогда не встречал.
Так закончилась эта история. Как ни странно, ни один заведующий, чьи больные участвовали в бунте, не пострадал. Весь удар репрессий лег на хрупкие женские плечи сотрудниц физиокабинета. Их всех уволили за несоответствие должности. Волобуеву, кажется, влепили выговор. Шила в мешке не утаишь.
Больше всего было жаль женщин: одна из них врач и две медсестры. Формально это они оставили ключи солдатам, уходя домой. Те намывали там полы и по окончании уборки должны были их сдать на вахту на КПП. Не сдали. Разбираться особо не стали. Просто попросили их всех троих написать заявление по собственному желанию. В противном случае применили бы статью КЗОТ. А со статьей куда после сунешься? Самое примечательное, что заменить их было некем. Допуск к работе к аппаратам, выполняющим физиопроцедуры: УВЧ, ультразвук, магнитотерапия и прочая – был только у них. С их увольнением физиокабинет закрыли, и госпиталь лишился одного из ценных видов лечения. Не последнего, нужно отметить, лечения, особенно необходимого в работе хирургов и травматологов.
Признаться, мне, лицу сугубо гражданскому, многие действия военных коллег не всегда были понятны. Наверное, для этого нужно быть военным до мозга костей. Да, вина сотрудниц физиокабинета есть: отдали ключи, не проконтролировав солдат. Те, в принципе, там могли в их отсутствие вытворять что угодно. Но, наверное, они все же доверяли этим парням. Не первый день их знали. Вот так, за здорово живешь, взять и уволить, не найдя предварительно им замену, выключив из лечебного процесса целое лечебное звено, могут только в армии.
Я уже ничему не удивлялся. За пару месяцев до этого произошел куда более трагический случай. В стенах нашего госпиталя, но в отделении, не подчиненном Волобуеву. Дело в том, что у нас поначалу существовало два неврологических отделения. Одно наше, а второе из головного госпиталя. Там шел затяжной ремонт, и на это время неврологическое отделение на 80 коек временно разместили на нашей территории.
Они существовали почти автономно в самом дальнем крыле здания на значительном расстоянии от хирургии. Мы с их врачами почти и не пересекались. Знали только, что есть такие и они осуществляют лечение неврологических больных. Питание, правда, для своих пациентов получали с нашего камбуза. А как к ним поступали больные, и кто решал, кого госпитализировать в неврологию головного госпиталя, а кого к нам в военно-морской, я точно не скажу. До той трагедии я вообще практически их и не замечал, хотя их отделение было всегда переполненным. И то я об этом узнавал, когда заступал дежурным по госпиталю. И смотрел, кому, сколько порций отпускают. Им всегда больше 80 шло. Интересно: наши врачи-неврологи дежурили по всему госпиталю, а их неврологи – исключительно по своему отделению. Объясняли такую несправедливость тем, что они прикомандированные.
В тот злополучный день все шло как обычно: выписка, поступление, процедуры. На неврологическое отделение головного госпиталя поступил молоденький курсант одного из военных училищ. Болела спина, что-то там с нервом. Вроде как защемило. Решили ему выполнить блокаду больного места раствором лидокаина. Предварительно выполнили тест на переносимость: разведенный лидокаин ввели под кожу предплечья и через 20 минут посмотрели результат. Проба отрицательная – ни отека, ни покраснения.
Лечащий врач – опытный доктор, выполнивший, может, не одну тысячу таких блокад, ввел в болевую точку спины основной раствор. И о горе! У больного тут же развилась мощнейшая аллергия, вплоть до шока, сопровождающегося потерей сознания и угнетением всех жизненно важных функций, буквально на конце иглы. Здесь, увы, была допущена фатальная ошибка. Вместо того, чтоб немедленно вызвать на себя врача-реаниматолога из нашей реанимации и сразу самим начать его реанимировать, они растерялись и, погрузив больного на каталку, стали транспортировать его в реанимацию.
После проверяли: даже при самом плохом раскладе реаниматолог добежал бы до больного со своим чудо чемоданчиком за три минуты. А тут вмешался его Величество случай, и не в пользу больного. Отделение располагалось на втором этаже, реанимация на четвертом. Расположены они в диаметрально противоположных концах огромного длинного здания. Куча переходов и лифт.
Начали движение в сторону реанимации с лифта. Только закатили каталку с больным, начали подниматься, как он и сломался, застряв между вторым и третьим этажами. Пока устраняли неисправность, пока лифт снова заработал, а это время. Счет шел на минуты. По итогу, доставили больного в реанимацию поздно. Реаниматологи, разумеется, блеснули мастерством. Однако основное время было упущено. Больного не спасли.
