– Так что же вас привело ко мне? – повторил я свой вопрос, пытаясь отвлечь ее внимание от своей персоны.
– Не что, а кто. Там ваш чудик этот пришел к нам в столовую и бесплатный концерт закатил.
– Какой такой чудик? – встрепенулся я. – Какой концерт?
– Да Теркин, кажется.
– Теркин у вас в столовой? А что он там делает? – изумился я.
– Пришел ко мне в кабинет, плюхнулся на колени и стал умолять, чтоб я его взяла к себе на работу. Хоть подсобным рабочим. Я ему объясняю, что мы в срочниках не нуждаемся, у нас уже есть рабочие – гражданские. А он ни в какую, стоит на своем, хоть ты тресни. Я его еле из кабинета выперла. А он в слезы: не отправляйте меня в часть, я вам картошку буду чистить, котлы драить, все, что скажете.
– Странно, в части не хочет чистить, а здесь, пожалуйста, – сам себе сказал я.
– Что вы говорите? – не расслышала меня заведующая столовой.
– Нет, ничего, продолжайте.
– Так, а чего продолжать? Он зашел в овощной цех схватил нож, и ну картошку строгать, прямо на пол. Мы ему говорим: мол, не нужно ножом чистить, у нас для этого картофелечистка имеется. А он и слушать не желает. Сидит и наяривает. Я тогда к вам. Сделайте что-нибудь. Ваш же пациент, в конце концов. А то он сидит там с ножом в руках. Мало ли чего ему в голову его дурную взбредет.
– Ужас, – только и смог я выдавить из себя.
– Что вы говорите?
– Я говорю, ведите бегом к нему!
– Дмитрий Андреевич, может, еще кого с собой возьмем? – Хвощ недоверчиво покосилась на меня. – А то он нервный какой-то. Вы не забыли, что недавно в головном госпитале произошло?
У всех на слуху еще оставался дикий, вопиющий случай, произошедший в психиатрическом отделении нашего головного госпиталя в Петербурге. Трое военнослужащих проходили в нем психиатрическую экспертизу. Двое солдат срочной службы и один курсант одного из наших высших учебных заведений. Служат сейчас срочку год, причем, как говорится, от звонка, до звонка. В какой день призвали, в тот же и уволили, ровно через год. Это раньше могли в начале апреля забрить лоб. Отслужишь два, а на флоте все три, а демобилизуют лишь в конце июня. Правда, это в основном касалось лишь «отличников» боевой и политической. Теперь такого нет и в помине. Все строго по закону. И все равно находятся люди, которые и этот год стараются либо проволынить, либо откосить.
Двое срочников «косили», с ними вроде бы более менее ясно: их призвали в армию против их же воли. А вот курсант? Сам же поступил в престижный военный вуз. Никто за уши не тянул, приехал из Мухосранска в Питер. Выдержал чудовищный конкурс: сколько-то там человек на одно место. Полтора года даже проучился и вдруг начал «косить» под дурачка. Хотя сейчас у курсантов проблем нет с увольнением. Не нравится учиться в военном училище – пиши рапорт и вали на все четыре стороны на гражданку. Могут, конечно, после и в армию на год загрести, но тут уж как повезет.
В общем, эту троицу опытные военные психиатры живо раскусили. И со дня на день их должны были отправить: солдат в войска, а курсантика назад в училище. Не знаю, чем эти недоумки руководствовались. Двоим – по полгода оставалось лямку тянуть, курсанта и вовсе комиссовали вчистую. Только взяли они да в последний день и сговорились и темной-претемной ночью напали на дежуривших в ту смену двух предпенсионного возраста медсестер. Напали и… убили.
Подробности жуткие – не стану смаковать. Тогда весь Питер гудел. Убийцы забрали ключи от выхода, подчистили сумочки жертв, выбрались по-тихому из стен госпиталя и дали стрекача в сторону финской границы. Непонятно, на что они рассчитывали? Полагали, что в Финляндии их встретят с распростертыми объятиями и предоставят политическое убежище? Доподлинно не ведаю. Только повязали их всех тепленькими почти у самой колючей проволоки буквально через два дня. Теперь всем им грозит приличный срок и пожизненное общественное порицание. Вот так запросто сломаны пять жизней. Из которых уже две навсегда.
После этого ЧП прошла письменная команда по частям и объектам Санкт-Петербургского гарнизона: усилить бдительность. У нас в госпитале ее усилили ужесточением прохождения КПП и дополнительно обнесли вход со стороны города железной, сваренной из арматурных прутьев решетчатой коробкой с узенькой входной дверью. Теперь, если и приключится какой катаклизм, пускай тот же пожар, то шансы спастись у находящихся внутри людей резко уменьшились. Ибо через зарешеченную дырку с трудом может протиснуться только один человек.
Странный приказ, если учесть, что забор вокруг госпиталя во многих местах держится на честном слове и на подгнивших подпорках. Видимо, главное – поскорее отрапортовать о выполнении сомнительного приказа. Это мне напоминает виденную в детстве сказку: там посреди бескрайнего чистого поля поставили огромные ворота. В них сидят опухшие от безделья стражники с бердышами и никого не пускают. А все проезжающие стремятся попасть в это Тридевятое царство именно через строго охраняемые ворота. И когда главный герой – Добрый молодец плюнул на всех, взял да объехал ворота чуть в стороне, его враги, коих он ехал учить уму-разуму, сильно недоумевали: а как же он попал к ним в царство, ежели был отдан строжайший приказ его не пропускать?
– Вася, отдай ножик мне! – тихо и ласково предлагаю бывшему санитару, исступленно снимающему кожуру с картофеля острым лезвием и методично мечущего готовый продукт в серую замызганную ванну, стоящую здесь же, в овощном цехе, подле покрытой белым кафелем стены. Сам он, сильно сутулясь, сидит на невысокой табуретке, а вокруг него на полу возвышается гора свежих очисток.
– А-а, это вы, – как-то уж совсем индифферентно откликается Теркин. – Какой ножик?
– Тот, что у тебя в руках.
– А он мне самому нужен, я еще не закончил. Глядите, сколько еще чистить.
– А больше и не нужно. В меню нет пюре. Только суп. А на суп уже достаточно настрогал. Молодец.
– Разве больше не нужно? – он растеряно смотрит на меня и сжимает рукоять короткого, но прекрасно заточенного ножа с узким лезвием. Такой с легкостью нырнет между ребрами, ты и глазом моргнуть не успеешь.
– Давай, ну же, – я боковым зрением замечаю, как побелели фаланги его пальцев, еще сильнее стиснувших грязное дерево, венчающее играющее в лучах заходящего солнца яркими бликами сероватую сталь.
– Точно не нужно? – с сомнением в голосе смотрит на меня Теркин, словно раздумывая, продолжить чистить картофель или уже всадить мне в грудь свой короткий клинок.
– Спасибо, ты уже начистил.
Он нехотя протягивает мне нож острием ко мне. Я прошу подать ручкой. И когда он исполнил мою просьбу, медленно протягиваю свою кисть и берусь за теплую, нагретую его рукой рукоять. Только тут я осознаю, как вспотела моя ладонь. Нож чуть не выскользнул из нее на пол.
– Дмитрий Андреевич, разрешите остаться работать в столовой.
– Василий, не столовая, а камбуз. И ты здесь не останешься.
