– Ладно, я поговорю с Вероникой. Иди к себе.
Разговор с ней ничего хорошего не принес.
– Дмитрий Андреевич, вы просто его плохо знаете, – надула губки Вероника, когда я вновь призвал ее к себе и в корректной форме передал содержание разговора с Теркиным.
– А ты, выходит, за два дня узнала? Я за ним почти два месяца наблюдаю и ничего криминального, а ты такая глазастая у нас? Увидела то, что я проглядел? И что же?
– За три дня. Я его уже три дня наблюдаю. А вы даже не помните, когда я из отпуска вышла.
– Хорошо, ты права – три дня. Заработался. А ты раскусила?
– Да, я его раскусила: он лентяй и врун. Вот вы его защищаете, а ведь по сути ничего про него не знаете!
– Я никого не защищаю, а пытаюсь докопаться до истины. Мне непонятно, как человек у нас работал без нареканий столько времени, и вдруг ты такие заявления делаешь.
– Дмитрий Андреевич, чего греха таить. Вы человек хороший и замечательный хирург. Мы вас все любим и уважаем, но вы, простите, дальше своего носа не видите. Вы все время куда-то спешите. Все время заняты, то у вас совещания, ППР, как вы любите говорить, то проверки, то отчеты, то еще чего. Все у вас бегом. Вы утром заходите в операционную, поздоровались, спросили, как дела, как обстановка, обвели вокруг взглядом: стены на месте, операционный стол не украли и дальше бежать. На операции вам тоже некогда – вы оперируете. После снова убегаете.
– Вика, ну, – тут я развел руками, – так получатся. Если не торопиться, то ничего не успеешь. Эти ППР, будь они неладны, очень много времени съедают. А игнорировать их я не могу.
– Я все прекрасно понимаю, поэтому вас и не виню ни в чем. Но в силу своей вечной занятости вы кое-что упускаете из вида. Например, какой пройдоха этот ваш Вася.
– Хорошо, допускаю, что я там чего-то недоглядел, чего-то пропустил. Но ведь Раиса Ивановна и Людмила Петровна опытные тетеньки, что они тоже, по-твоему, ничего не замечают.
– Скажу! Да, тоже не замечают. Во-первых, он при них так себя, как со мной, не ведет, а во-вторых, они его всячески жалеют. У них младшие сыновья, такие, как он. Материнский инстинкт, знаете, им глаза застилает.
– Хорошо, приведи пример его безобразного поведения.
– Дмитрий Андреевич, не в моих правилах закладывать других, даже если они и подонки.
– А кого ты тут закладываешь? Сказала «А» – говори «Б»! И потом, он мне уже рассказал, что у вас конфликт вышел из-за твоей молодости и что ты его притесняешь. Ему обидно, что ты моложе его, а отдаешь приказы.
– Вот дает! Наглец! – ноздри ее тонкого носа некрасиво раздулись. – Да он же на самом деле почти палец о палец не ударяет. За него все несчастный Гриша делает. Теркин его чем-то так запугал, что тот и посмотреть в его сторону боится.
– Но я же разговаривал с Гришей. Ничего такого он не говорил.
– Какой вы наивный, Дмитрий Анреевич. Кто же про такое рассказывать станет? Неплохо этот Теркин устроился: сам ни шиша не делает, только вид создает. Всем очки в глаза втер. Только я его быстро вывела на чистую воду.
– Каким же образом?
– А он поначалу меня серьезно не воспринимал. Я с отпуска вышла, он подумал, что раз я молодая, то и со мной можно, как с Гришей. А вот дудки. Он до того обнаглел, что, особо не стесняясь, прямо при мне припахивал забитого Гришу. Ну, я ему и сказала пару ласковых. А он мне угрожать стал. Только ведь я его угроз не боюсь. Я ябедничать не желаю.
– Ты не ябедничаешь, а помогла раскрыть нам глаза.
Тем же днем я объявил Теркину, что выписываю его, и отправился к себе в кабинет готовить выписную справку. Вначале было тихо. Где-то через час Теркин пришел в мой кабинет и поинтересовался, не изменил ли я своего решения. Получив утвердительный ответ, он исчез, но через полчаса вернулся.
– Дмитрий Андреевич, ладно, так и быть, я еще побуду у вас немного. Можете не выписывать, – вальяжным тоном сообщил бывший санитар.
– Сынок, ты ничего не попутал? Ты мне что здесь, одолжение оказываешь?
– Какое одолжение, что вы? – испугался Теркин. – Я просто пришел сказать, что согласен остаться.
– Теперь я не согласен! Все, солдат, иди и служи честно Родине. Твой 82-миллиметровый миномет тебя уже заждался. Забыл уже, поди, строгую тяжесть опорной плиты?
– Подождите, – раненым зверем взвыл будущий минометчик и… с ходу бухнулся на колени. – Не выписывайте! Я прошу вас – оставьте! Я полы буду драить, больных таскать! Все, все буду делать! Только не в часть!
– Вася, встань с колен! Не позорь фамилию! – я подошел к Теркину и силой поставил его на нижние конечности. Он заметно вибрировал, а по его упитанному лицу катились крупные слезы. «Отъел мордашку, – мелькнуло у меня в голове. – И как я проглядел его?»
– Дмитрий Андреевич, вы знаете, как офицеры относятся к тем солдатам, кто долго в госпитале прогасился?
– Везде по-разному. А это ты сейчас к чему? Разжалобить меня хочешь?
– Да, меня теперь ротный со света сживет.
– Пускай только попробует тронуть хоть пальцем! Под суд пойдет!
– А ему не надо пальцем меня трогать. Теперь я буду вечным дневальным по кухне – котлы драить и вечно таскать плиту от миномета.
– Не захотел драить полы в операционной иди драй котлы в столовой части. У тебя был выбор, и ты его сделал. Какие тут могут быть претензии.
– Да, но это вы меня уговорили остаться в госпитале. Из-за вас я попал в немилость к ротному командиру, – сверкнул он белками глаз.
– А-а-а, это я, значит, заставлял тебя припахивать своего же товарища и перекладывать свою работу на него. Для чего нам такой работник?
– Стуканули уже, падлы.
– Все, иди, не мешай работать. Вопрос решен. Завтра поедешь в часть.
– А если я больше так не буду?
– А больше и не надо. Иди.
Теркин, согнув взмокшую спину, шаркающей походкой вышел в коридор, а я задумался. А правильно ли я поступил? Ведь в чем-то он прав: именно я сблатовал его оставить службу в линейном подразделении и перейти на тепленькое местечко. А мне хорошо известно, как относится большинство отцов-командиров к таким вот сачкам. Мягко говоря, недолюбливают. А с другой стороны: не наглел бы Теркин, и дальше продолжал бы работать у нас. Глядишь, и дембель в госпитале встретил бы. Оставить? А как же Вероника? Терять операционную сестру точно не стоит. У нас с ними напряженка. Из восьми по штату – работают три.
– Доктор, вы своего бойца от нас заберите, – прервала цепь моих рассуждений заведующая столовой Хвощ. Я и не заметил, как она очутилась в моем кабинете.
– Ой, Елена Петровна, какими судьбами? – я вышел из-за стола и галантно раскланялся. – Извините, задумался.
– Да я уже поняла, – Хвощ уселась на предложенный мною стул и откинулась на спинку, продемонстрировав обтянутые белой тканью халата роскошные перси. – Стучу – молчат. Захожу – снова молчание. Гляжу, а вы там, в углу сидите, голову подперли кулаком и в окно смотрите. Не иначе, задумался? Точно.
