На третьем или четвертом дежурстве в качестве дежурного врача госпиталя вечером в кармане моего халата задребезжал мобильный телефон. Я как раз начал обход неврологии. Разъяренный Волобуев буквально рычит в трубку:
– Что там у вас происходит?! Мне уже из штаба округа звонят!
– Чего звонят-то? Можете внятно сказать? – чешу затылок. Вроде бы все тихо, все спокойно. Только одну инфекцию еще не охватил. А оказывается, камень преткновения именно в ней.
– Там, в инфекционном отделении, лежит матрос срочной службы Бархударов. Он там скоропостижно умирает, а вы ему абсолютно никакой помощи не оказываете. Как такое могло произойти?
– Марат Иванович, ну полный бред! – пожимаю плечами, как будто Волобуев мог видеть меня в тот момент, находясь у себя дома, а может, и не дома. – У меня и под наблюдением такого пациента нет. Вот у меня прямо в руках список всех больных госпиталя, непосредственно находящихся под наблюдением дежурного врача.
– Ладно, – несколько сбавляет обороты подполковник, – живо выясните, в чем там дело, и через десять минут доложить лично мне. Лично!
– Есть, – четко по-военному отвечаю я и… продолжаю обход неврологии. Там один больной температурит, нужно осмотреть его и сделать запись в его истории болезни.
– Дмитрий Андреевич, вы уже осмотрели Бархударова в инфекционном отделении? – начмед Горошина через пять минут крайне взволнованным голосом дублирует вопрос Волобуева.
– Еще нет, вот как раз иду туда.
– Сразу же отзвонитесь мне, нас со штаба округа беспокоят.
– Есть, – радую трубку достойным ответом и продолжаю писать дневник неврологическому больному.
Через полчаса набираю Волобуева. Не успел убрать палец с кнопки вызова, как телефон отозвался знакомым басом:
– Ну, что? Почему так долго?
– Разбирался, Марат Иванович. Разбирался.
– Да не тяните вы резину! Я весь как на иголках. Уже сам хотел приехать.
– Это лишнее. Больной Бархударов, восемнадцати лет от роду, призвался неделю назад из Горьковской области, деревня…
– К черту деревню! По существу!
– По существу: пока ехал в поезде, жрал немытыми руками мамины припасы. Два дня, как у него понос до восьми раз в сутки. Вчера доставлен к нам в госпиталь с рабочим диагнозом – пищевая токсикоинфекция. Сразу же помещен в отдельный бокс. Взяты все анализы. Начато лечение. Все!
– Так, а что мне из штаба округа звонят?!
– А вот здесь начинается самое интересное: этот Бархударов лежит в боксе один. Ему скучно. Вечером померили температуру – 37,5. В принципе, обычное дело для данного заболевания. Он попросил у медсестры пригласить к нему врача.
– Дальше! Дальше! – нетерпеливо начал подгонять, меня Волобуев. – Что дальше?
– А что дальше? Инфекционисты в шесть вечера ушли домой. А Бархударову в 18:10 приспичило с ними пообщаться. Дежурная медсестра сказала, что теперь только утром. Он возьми да и позвони маме в Горьковскую область, мол, лежу тут один, всеми брошенный, бедный и несчастный. Дрищу дальше, чем вижу, умираю тут молодой и красивый от, пардон, своих собственных же фекалий.
– На говно, значит, весь изошелся, стервец! – без всяких сантиментов подвел итог моему докладу Волобуев. – И какие ваши дальнейшие действия?
– А какие тут могут быть действия? Я этому Бархударову мягко и интеллигентно все объяснил про его заболевание. Он при мне позвонил своей маме. Я тоже ей все объяснил. Она успокоилась, обещала перезвонить в комитет солдатских матерей Горьковской области, откуда всю эту волну и погнали.
– Перезвонит, значит? – задумчиво произнес подполковник. – Это хорошо. Плохо, что округ задействовали. А как у него мобильный телефон оказался? Я же запретил военнослужащим срочной службы их иметь?
– Не могу знать. Только мама эта очень уж за сына переживает. И она считает, что именно ее звонок помог увидеться сыну с врачом. Я не стал ее разубеждать.
– Это правильно. Ладно, Дмитрий Андреевич, спасибо. Только в следующий раз, если я вас прошу перезвонить через десять минут, то нужно звонить не через полчаса, не через час, а именно через десять минут.
– Так точно, товарищ подполковник! – гаркнул я в трубку.
– Ну, не юродствуйте, Дмитрий Андреевич, не юродствуйте. Вам не идет. Вы заведующий отделением, на вас весь коллектив смотрит. А вы?
– Заметьте, Марат Иванович, заведующий отделением! Заведующий, а не начальник отделения. То есть не военнослужащий. Вы, пожалуйста, своим военным так приказывайте: бегом, отжался, кругом марш! А я человек сугубо гражданский! Прошу об этом не забывать. Я вам не мальчик и бегать, знаете ли, на полусогнутых перед вами не намерен.
– Ладно, не кипятитесь вы так, – уже совсем обычным голосом сказал Волобуев. – Просто я привык, что когда я что-то приказываю, то оно бы исполнялось.
– Я ваши приказания не игнорирую. Выполняю, как могу.
Волобуев еще чего-то там побухтел, больше для порядка, и, не прощаясь, отключился. Я же, как и обещал, перезвонил начмеду и в двух словах обрисовал Горошине, что произошло в госпитале за последние часы.
На следующий день, ближе к обеду, злополучного Бархударова в срочном порядке в сопровождении врача анестезиолога-реаниматолога на госпитальной «таблетке» перевели в клинику инфекционных болезней военно-медицинской академии. Не знаю, кто дал такую команду, но точно не Волобуев. По всему видно, что распоряжение пришло с самого верха.
Хирургическое отделение после окончания эпидемии ветряной оспы выглядело, словно после газовой атаки с выносом пораженных тел: везде царила удручающая пустота и бьющий в глаза бетонный порядок. Лишние койки из палат и коридора отправили на склад. Оставшиеся заправили новым постельным бельем с клеймом «МО» (министерство обороны) и принялись ожидать поступления хирургических пациентов.
Наши неспешные шаги в осиротевшем отделении удручающим эхом отдавались в наших сердцах. Мы жаждали настоящей работы в операционной и перевязочной. Похоже, что не до всех гарнизонных врачей дошла информация, что мы снова в строю и работаем, как и прежде, как хирургическое отделение. Наши доктора дружно засели за телефоны и стали обзванивать знакомых начальников медицинских частей и заваливать их просьбами – присылать пациентов на операции.
Первыми ласточками после карантина оказались два солдата срочной службы. Один пышущий здоровьем разведчик из очень уж засекреченного спецподразделения ВДВ по фамилии Павлов и второй – жилистый тощий боец из пехотного полка двадцатитрехлетний Василий Теркин – тезка одноименного героя поэмы Александра Трифоновича Твардовского.
Двадцатилетний Вадим Павлов всю свою сознательную жизнь бредил службой в ВДВ. С самого раннего детства он готовил себя к этой нелегкой миссии. Обливался по утрам холодной водой, усиленно тягал железо, изнурял организм многокилометровыми кроссами, стал кандидатом в мастера спорта по рукопашному бою и совершил сорок прыжков с парашютом.
