И если еще до наступления холодов у нас теплилась мало-мальская надежда, что вскоре ветрянку переведут в терапевтические отделения других военных стационаров округа, так как ну просто преступно держать острозаразных инфекционных больных в хирургическом отделении, то с активной морозной атакой эта надежда рухнула словно карточный домик. Все военные терапевтические койки заполнили больными с воспалительными заболеваниями верхних дыхательных путей. В основном слабенькими и болезненными призывниками, недавно оторванными от мамкиных юбок. Причем эти койки заполнили еще быстрее, чем мы заполнились в хирургии ветрянкой. Это был крах. Крах нашей операционной и хирургической деятельности.
Оперировать, когда рядом находятся пациенты с инфекционными заболеваниями, немыслимо. Допускаю, что при определенных условиях и возможно. Но сейчас ведь не война. Мы удержались от выписки десятка наиболее нуждающихся пациентов. Да и то только потому, что они раньше уже перенесли ветряную оспу и теперь им сей недуг был не страшен. Волобуев, разумеется, скривился. Что-то там упомянул о невыполнении приказа. Я включил дурака, что сразу не разобрался. Мол, с первого раза не поверил, что такое возможно: утрамбовать под завязку хирургическое отделение ветрянкой. В армии, оказывается, возможно всякое.
Для нас наступили трагичные дни. Дни уныния и беспросветной рутины врача-инфекциониста. Для хирурга нет хуже и существенней кары, чем лишить его оперативной деятельности. Нас никто не наказывал, но мы и не оперировали. Тех десять пациентов, что удалось спрятать от начальства, укрыв их от ветрянщиков в отдельных палатах, мы быстро поставили на ноги. А новых, увы, набрать не разрешали. Пришлось на время переквалифицироваться в инфекционисты.
Поначалу я еще пузырился, пытался доказать Волобуеву и Горошине, что устроился сюда работать хирургом, а не специалистом по инфекционным заболеваниям. На что мне вполне резонно прямым текстом ответили: не нравится, увольняйтесь. Я вспылил и чуть было не уволился. Конечно же, не нравится! И уже, весь горя от праведного гнева, живо настрочил заявление об увольнении. В коллективе у нас подобрались люди исключительно душевные, рассудительные, многие с богатым военным опытом и попросили меня остаться. Яков Сергеевич Мохов объяснил, что такой вот форс-мажор обязательно бывает раз в пять – семь лет. И ничего страшного. Он работает, и остальные врачи и сестры, санитарки тоже трудятся.
– Всякая эпидемия ветряной оспы рано или поздно заканчивается, – философски изрек умудренный жизненным опытом старый хирург.
– И мы вновь начинаем оперировать, – улыбнулся травматолог Князев.
– Раз такое дело, – живо скомкал я лист бумаги со своим заявлением, и метким броском отправил его в мусорную корзину (кстати, не попал), – тогда вот вам еще по пять больных. Каждому.
Доктора нахмурились, тяжко вздохнули, но молча, разобрали выданные мною истории болезни и отправились смотреть вновь поступивших ребят с волдырями на коже.
Волей-неволей приходилось осваивать новую специальность – инфекциониста. Я засел за учебник, одолжив его на время у коллег из профильного отделения. Странно, но чем больше я читал про инфекционные болезни, тем все мнительней становился. Подобное я уже испытывал во время своей учебы в вузе. Когда изученные на бумаге симптомы и проявления начинаешь находить не только у пациентов, но и у себя и окружающих тебя людей. Этим грешили почти все, кто когда-нибудь учился в медицинском институте.
Через несколько дней у меня в голове образовалась такая каша, что инфекционные заболевания стали мерещиться почти во всех случаях. Вот чуть увеличенный лимфоузел в подмышечных впадинах у молодого матросика я уже воспринимал ни больше ни меньше как проявление бубонной чумы. А если мне говорили о жидком стуле, то сразу предполагал вспышку дизентерии.
Активно пользуясь общественным транспортом, стал сторониться людей. Встреченные мною попутчики с незначительными высыпаниями на коже живо гипертрофировались в моем просвещенном сознании до симптомов тех инфекций, что вычитал в учебнике. То мне чудилось, что у них махровая корь, и я непременно же ею заражусь. То краснуха, то геморрагическая лихорадка с почечным синдромом, то еще черт знает какая инфекция. Хотя шансов заразиться во время операции от больных вирусным гепатитом, СПИДом или сифилисом, уколовшись об иглу или скальпель, куда больше, чем постоять рядом в метро с кем-то подозрительным.
Особенно памятен один случай. Еду в метро. Народу не так много. По вагону плетется субтильного вида юноша с легким румянцем на щеках. Собирает милостыню. Жалобно причитает:
– Подайте, люди добрые! Я сам из Новосибирска, приезжал вот в Питер на консультацию к врачам! – тянет он, несчастный, худую руку, сложенную лодочкой, впереди себя.
– Ба, да у него же желтая лихорадка! – глянул я на его всю в кровоподтеках ручонку с какой-то странной желтоватой кожей. – Только мне этого не хватало! Точно! Вот только вчера читал про это заболевание, и там такие же сочные, очень убедительные, цветные фотографии приведены.
– Обокрали меня, обчистили до нитки, нет совсем денег. Собираю вот на проезд до родного Новосибирска. Билет в плацкартный вагон стоит семь тысяч с небольшим, а я только две насобирал. Подайте ради Христа, – дальше голосит желтокожий и подходит ко мне и внимательно так смотрит в лицо. – Подай, дяденька!
– А на какой реке расположен твой Новосибирск! – громко так, чтоб все пассажиры слышали вопрос, спрашиваю его, а сам чуть отступаю назад.
– ???! – ошалело смотрит он на меня, побирушка. На его лице мелким бисером выступает липкий пот, глазенки забегали, угол рта справа задергался, он машинально вытирает голой рукой мокрую физиономию. Я вижу, как желтизна вместе с кровоподтеками длинной полосой размазывается по коже предплечья и разъезжается в стороны. Грязь! Фу-у-у!
Вдруг поезд останавливается: станция метро, и дверь в вагон широко распахивается. Нищий кидается на перрон и задает стрекача. Окружающая публика с восхищением смотрит на меня.
– Ловко вы его умыли с рекой-то, – ухмыляется претендующий на интеллигентный вид какой-то толстый дядя в коверкотовом пальто, стоящий за моей спиной. – Лучше бы географию учил. Чтоб легенду свою поддерживать. Ведь каждый нормальный человек знает, что Новосибирск стоит на Енисее. Ха-ха-ха.
– На Оби, – тихо поправляю я его.
– Чего оби? – недоуменно смотрит на меня интеллектуальный дядя, едва не подавившись не поддержанным никем смехом.
– На Оби Новосибирск стоит! Река такая – Обь! – уже с вызовом бросаю я ему в лицо и тоже выхожу на перрон.
Еще так немного проштудирую инфекционные болезни и начну уже от прохожих на улице в стороны шарахаться. Не только от пассажиров в метро.
– Зачем вы все так близко к сердцу принимаете? – сокрушается Яков Сергеевич. – На кой ляд вам нужно читать этот дурацкий учебник?!
– Как? – не понимаю я. – Хочу научиться распознавать и лечить инфекционные болезни. Честно признаюсь, за столько лет, что прошло после окончания института, почти весь курс инфекционных болезней забыл напрочь.
