– И как быть? – я с растерянным видом посмотрел ей в глаза. – Куда же я дену инфекционных больных? Не в хирургию же их класть?
– Тут бывает, что и в хирургию кладут.
– Это как?!
– Очень просто! Когда мест нет во всем госпитале, занимают хирургические койки.
– Но это же полное безобразие! Как можно госпитализировать инфекционных больных на другие отделения?!!
– У нас все можно. Обычно если места в нашем отделении заканчиваются, то вначале начинают заполнять кожное отделение. Да вы начмеду позвоните. Он вам все подскажет.
– Я позвоню. Только не начмеду, а прямо Волобуеву! Только прежде больных посмотрю! Может, там еще и нет никакой ветрянки!
Будущие космонавты, доставленные в приемный покой госпиталя, оказались все как на подбор рослыми и крепкими ребятами. У меня еще мелькнула мысль, как же они вовнутрь ракеты залезать станут. Но они меня разочаровали: космонавтами из них станут лишь единицы. Остальные будут служить в военно-космических войсках на различных, чаще технических, должностях. Но на сегодняшний день они все поголовно кандидаты в инфекционное отделение. Ибо на их коже какие-то красные пятна и пузыри. Я, разумеется, не спец по инфекционным болезням, но и то своим скудным умишком дежурного докторишки понимаю, что назад в Академию их отправлять не стоит. Да, но профильных мест всего два, а их шестеро?
У военных есть непреложное правило: в определенное время звонить своему начальнику или лицу, его замещающему, и докладывать о состоянии дел на вверенном объекте, независимо от дня недели и времени года. В госпитале дежурный врач, если все спокойно, докладывает дважды в сутки: в двадцать один ноль ноль и в восемь ноль ноль. При чрезвычайной ситуации – сразу. На моих часах девять часов пополудни – набираю номер начальника госпиталя.
Мой звонок, похоже, оторвал подполковника Волобуева от просмотра сновидений. Но служба есть служба, тут хочешь не хочешь, а нужно выслушать доклад, узнать, в очередной раз за сутки, сколько на каком отделении народа и как протекает дежурство. Сонным голосом он велел всех вновь поступающих с ветряной оспой укладывать в кожное отделение. Пока докладывал, привезли еще двоих курсантов из академии Можайского со схожими симптомами: красные, пятна, пузыри…
Освободился лишь к полуночи. Пока осматривал больных, пока заполнял истории болезни, пока знакомился в интернете с ветряной оспой и ее лечением, наступила глубокая ночь. Неохваченным оставались три отделения: реанимация, неврология и кожное отделение, в которое я направил сразу восемь человек, сохранив в инфекционном отделении два места под кишечные инфекции. Так, на всякий случай. Ведь до конца дежурства оставалось еще девять часов.
В реанимации больные в тот день отсутствовали, оттого строить и проверять личный состав было излишним. Моя согбенная фигура белым комком скользнула на затканную в непроглядную темень пригоспитальную территорию, пытаясь отыскать в ней тропинку, ведущую к отдельно стоящим зданиям неврологического и кожного отделений. По закону подлости ни один из уличных фонарей не работал, и я, подсвечивая себе дорогу крохотной лампочкой в мобильном телефоне, продвигался, чуть ли не на ощупь, как мне казалось, в нужном направлении.
На мое счастье, подул пожалевший меня крепкий ветер, разогнав закрывшие ночное небо свинцовые облака. И из-за сердитых туч яркой подковой блеснул улыбнувшийся мне месяц. Тут стало ясно, что таким макаром я никогда не попаду в нужные здания. Ибо я упорно шел по кругу вдоль госпитального забора, совсем в обратном направлении. Силуэты искомых зданий, одноэтажными темными брусками вынырнувшие из ночного мрака, остались где-то далеко сзади. Чертыхаясь, я живо повернул назад и, рискуя сломать себе ноги о какие-то колдобины и рытвины, рассыпанные кем-то недобрым у меня на пути, рванул к ближайшему от себя строению. И как раз вовремя. Ветер стих, обрадованные тучи вновь скрыли от меня ночное освещение, заткав своими рыхлыми черными тушами остатки луны. Но я уже стучал в широкую дверь с надписью «Неврологическое отделение».
– Строить будем? – стандартным вопросом ответила мне позевывающая медсестра, кутая в теплый пуховый платок свое сдобное тело.
– Нет! Поздно уже! – короткими фразами остудил я ее странноватый порыв. Узнав, что больных под наблюдением нет и все на месте, я короткими перебежками, под светом фонаря, любезно включенного над своим подъездом медсестрой неврологии, добрался до кожного отделения.
Сразу отмел напрочь предложение сотрудников дерматологии построить в ночи личный состав и проверить их внешний вид. Ну, какой внешний вид у человека в такое время суток? Сонный. Убедившись, что направленных мною больных с ветрянкой разместили и обогрели, я убыл в свое отделение.
Природа вновь благоволила мне. Вынырнувший из-за Невы подгулявший ветер вновь расчистил затянутый тяжелыми тучами небосклон. Освободившийся из плена месяц весело подмигнул мне, позволив беспрепятственно добежать до главного корпуса и скрыться под сенью толстых стен…
– Вопросы к дежурному врачу будут? – Волобуев проницательным взглядом обвел собравшихся в конференц-зале врачей.
– Будут! – с вызовом отозвалась временно исполняющая обязанности заведующего кожным отделением Ирина Эммануиловна Розенблюм, подполковник медицинской службы в отставке. – А скажите, уважаемый доктор Правдин, почему вы, будучи дежурным врачом, не осмотрели больных с температурой на нашем кожном отделении? Ведь дежурная медсестра говорила вам, что у Чебыкина с пятой палаты и у Гаврилова в первой вечером было тридцать семь и шесть!
– Не посчитал нужным будить этих больных в час ночи! – устало произнес я, переминаясь с ноги на ногу стоя за трибуной для выступлений. – Температура не критичная, тем более у больных с ветряной оспой это допустимо.
– Дмитрий Андреевич, это что за разговор?! – начальник госпиталя в упор строго посмотрел на меня, заиграв желваками. – Вы разве не знаете мой приказ – смотреть всех больных с повышенной температурой?!
– Нет, – честно признался я. Отсутствие полноценного сна давало о себе знать – реакция была замедленной. Я поздно лег. Опоздал на завтрак и еле-еле успел заполнить кучу журналов в приемном покое о сдаче дежурства. Правда, успел отзвониться Волобуеву в восемь ноль ноль и доложить о состоянии дел в госпитале.
– Плохо! – он покачал головой и, отведя от меня свой тяжелый взор, обратился к замершей в страхе аудитории. – Доктора, я еще раз напоминаю, что все пациенты с температурой выше 37 градусов осматриваются дежурными врачами. Доктор Правдин у нас недавно, поэтому на первый раз его прощаю, но остальным пощады не будет! – Тут он дополнил свое изречение неприличным выражением и громко бухнул кулаком по крышке стола, за которым сидел.
– А я считаю, что это безобразие! – не унималась Розенблюм. – Доктор Правдин должен был осмотреть этих пациентов.
– Извините, коллега, – я как можно ласковей посмотрел на Ирину Эммануиловну, – я понимаю, что вас гложет обида, что я вам заложил столько больных с ветряной оспой. Но поверьте, все с ведома начальника госпиталя!
