— Ничего себе, — покачал головой Комбат.
— Думаешь, журналист, чья рожа мелькает дважды в неделю на экране, — такая культовая фигура? Не настолько, чтобы его при необходимости не вышвырнуть на улицу, — усмехнулся Филимонов.
— А что, у вас здесь так круто?
— Нет, ну не всегда. Надо что-то особенное сморозить, чтобы тебя сразу уволили. Приходится стараться.
В это время Филимонов остановился перед обитой дерматином дверью с золотистой табличкой, оповещавшей о том, что за этой дверью находится территория Василия Филимонова, директора творческого объединения «Фемида». Рублев, прочитав эту надпись, уважительно покачал головой — ну да, внушает некоторое почтение, ничего не скажешь.
За дверью была приемная с традиционной секретаршей-сексапилкой и фикусом в роскошном керамическом горшке. А потом — кабинет.
Филимонов усадил его в широкое удобное кресло возле окна. Рядом с креслом стоял низенький столик с прозрачной крышкой. Комбат потрогал ее и убедился, что это чудо дизайна сделано не из стекла, а из пластика. Это удобнее и безопаснее. Гарантируется, что не будет никаких осколков и травм.
На столике валялось несколько бесплатных газет с рекламными объявлениями, невесть как оказавшихся здесь. Точнее, даже невесть зачем. Что может понадобиться директору творческого объединения из этих листков плохой серой бумаги, в которых большей частью дают объявления второсортные фирмы, фарцовщики и всякие деятели от лженаук. Вон бросается в глаза крупный шрифт: «Снимаю порчу!» Ужас.
Филимонов что-то смотрел на компьютере. Это продолжалось несколько минут, потом он встрепенулся и сказал:
— Ой, блин! Я про тебя уже и забыл. Извини старого трудоголика. Кофе хочешь? Или чаю?
— Чайку можно было бы, — подтвердил Борис.
— Сейчас организуем, — кивнул Филимонов.
Нажав на кнопку селектора, он заказал чашку чая, чашку кофе, лимон и печенье. Когда секретарша принесла это, он поблагодарил ее и добавил:
— И позови, пожалуйста, Ларису. Пусть возьмет вопросник.
Секретарша кивнула и исчезла. Филимонов, жестом пригласив Комбата приступать к чаепитию, пояснил:
— Лариса — это мой помощник на программе. Она занимается разными точными моментами, как то — сбором информации о гостях передачи, подборкой статистических данных, подборкой тем для будущих выпусков… Короче, она — мозговой центр.
— А ты? — удивился Борис.
Филимонов развел руками.
— А что я? Я выполняю две функции. Одна — это администрирование проекта. Что, собственно, подразумевает табличка, которую ты видел на входе. А вторая функция уже никак не фиксируется. Я — душа проекта. Всего-навсего.
— Ну ничего самомнение, впечатляет, — засмеялся Борис.
— Я знаю, — кивнул Василий.
Вошла длинная белобрысая дамочка примерно одного с Рублевым возраста. Она смерила его пристальным взглядом и спросила у Филимонова:
— Это наш гость?
Лариса положила перед Борисом два листа бумаги формата А4. Это была та самая анкета, про которую говорил Филимонов.
— Заполняй, — кивнул ему Василий и углубился в работу на своем компьютере.
* * *
Волнение появилось перед самым эфиром. Борис вдруг почувствовал, что у него дрожат пальцы. Неодобрительно покосился на взбунтовавшееся тело. Выкурил сигаретку, чтоб утихомириться. Не помогло. Более того, мандраж еще усилился.
Филимонов, по всей видимости, заметил это. А может, просто знал, что невозможно человеку без опыта не беспокоиться перед такой штукой, как прямой эфир по телевизору. Он быстренько организовал Рублеву пятьдесят граммов коньяка. Это вроде помогло.
И вот время идти в студию.
— Ну что, Борис, настало время привести приговор в исполнение, — сказал Филимонов. Он тоже выглядел несколько взвинченным — прямой эфир был нешуточным делом даже для телевизионщика со стажем.
Миновав длинный коридор, они зашли в студию.
Сегодня «Человек и закон» снимался не в своем обычном помещении. Большое помещение с местами для зрителей, предоставленное в распоряжение Филимонова на эту передачу, шевелилось, как растревоженный муравейник. Толклись возле трибун зрители-статисты, сновали во все стороны люди из технического персонала, качался, как шея странного техногенного дракона, операторский кран.
Василий указал Рублеву на несколько стульев в левой части студии.
— Иди садись, куда тебе удобно, а то сейчас остальные подтянутся, и останешься без места, придется стоя сниматься, — пошутил Филимонов и унесся куда-то в самое пекло рабочей возни, оставив Бориса одного.
Делать нечего, Комбат уселся и стал смотреть по сторонам. Подтянулись остальные гости — три человека. Большой, толстый дядька с остатками длинных волос по краям аппетитнорозовой лысины, сухопарая тетенька со значком непонятной организации на лацкане пиджака и средних лет человек, от которого за версту разило правоохранительными органами.
Из невидимых динамиков раздался голос, извещающий, что до прямого эфира осталось десять минут.
Суета стремительно пошла на спад. Уселись по местам зрители, разбежались рабочие, стал затейливо мигать свет — шла последняя проверка осветительной аппаратуры. Филимонов стоял у места ведущего, читая что-то на экранчике карманного компьютера. Прошла девочка, осмотрела микрофоны-петельки на каждом из гостей.
— Пять минут до эфира, — сказал голос.
Мандраж, охвативший Комбата, пошел на спад. Так бывало, когда Борис шел в бой. Вот только что его поджилки отплясывали джигу, а тут бац! — и ничего.
— Минута до эфира, — провозгласил голос.
Погас практически весь яркий свет — осталось только несколько маленьких светильников, неспособных толком разорвать темноту, превращая ее в густой полумрак. Ведущий прошел к себе за кафедру, оперся на нее двумя руками. Зрители чуть слышно перешептывались. Гости вели себя, наверное, чуть погромче — ворочались на стульях, шумно дышали. Такое чувство, что они тоже впервые на телевизионной передаче в качестве зрителей.
Минута, как показалось Рублеву, затянулась. Но и этот эффект был ему знаком — время никогда не течет равномерно.
Заиграла музыка — ее Комбат неоднократно слышал по телевизору, когда начиналась передача. Через несколько секунд вспыхнул свет, но снова не весь, а только две лампы, направленные на Филимонова. Он выпрямился, стал будто бы даже повыше ростом, и сказал:
— Добрый вечер, уважаемые телезрители. Сегодня у нас необычный выпуск… Чем больше времени я уделяю своему проекту, тем сильнее убеждаюсь, что проблема преступления и наказания — гораздо глубже, чем принято думать на первый взгляд. Все сводится к знаменитой фразе Глеба Жеглова: «Вор должен сидеть в тюрьме!» И вроде бы с этим никто не спорит. Но стоит копнуть глубже, и понимаешь, что здесь не работают простые законы причины и следствия и мыслить линейно, говоря о преступлении, — то же самое, что расписаться под некоей бумагой, которая говорит о вашей некомпетентности.
