И Паола разрыдалась, отступив на шаг.
Мне захотелось свернуть ее тонкую шею. Меня только что подвели к самому краю корабельной доски, руки у меня связаны за спиной. Шаг вперед, и я лечу к смерти. Просьбу мне не озвучили, я не могу ее ни принять, ни отвергнуть. Зато прозвучало обвинение в том, что я безответна в страсти к стронцо Чезаре.
Порывисто шагнув, я обняла голубиные плечи с такой силой, что они хрустнули, и четко зашептала:
– Не волнуйся, дорогая, наш Чезаре вполне доволен своей женой и тем, что она дарит ему ночью. Я люблю его страстно, нежно, пылко. Скоро, очень скоро рана в его сердце, которую ты нанесла своим отказом, когда синьор Муэрто был простым капитаном, затянется от моей ласки.
Паола пыталась вырваться, но я держала ее ладонью за затылок, вжимая лицом в свое плечо. Говорить она не могла, чего я, впрочем, и добивалась.
– Пойми, милая, наш Чезаре – правитель целого государства и…
С неожиданной от такой худенькой синьорины силой Паола меня оттолкнула:
– Не издевайся надо мной, Филомена! Глумиться над чувствами – грех. Ты злая, злая и черствая!
И синьорина Раффаэле убежала, сотрясаясь рыданиями.
Победа осталась за ней.
Мне пришлось усесться на подоконник и любоваться грязной водой канала, пока зрители расходились. Два месяца таких стычек я могу не выдержать. Эдуардо. Мысли о нем придадут сил. А если сегодняшнее свидание состоится, я лично отведу Паолу в спальню дожа во дворце и задерну полог.
Все время сиесты мои фрейлины проспали. Для нас троих отгородили ширмами часть затененного дворика, и мы уединились там до начала послеобеденных занятий. Корзинку Карлы, принесенную из кухни, мне трогать строго-настрого запретили. Но, дождавшись, пока подруги погрузятся в сон, я стащила немного хлеба. Желудок был мне благодарен, чего бы там на него ни наговаривали.
Кракен. То есть головоног. Какой знак я помещу на корабль, за которым она последует? И куда? Наверное, на борт снаружи, чтоб его можно было рассмотреть под водой? Нет, я поступлю иначе: осмотрю судно во всех подробностях и передам эту картинку мыслеформой, мыслеэманацией. Носовая фигура, доски обшивки, абрис корпуса. Звучит гораздо сложнее, чем есть на самом деле.
Еда. Маура обещала разобраться с тонкостями работы Мусорного Совета и сообщить мне краткое резюме. Карла предлагает не усложнять, а воспользоваться чумным колоколом. Заслышав его звон, жители скроются в своих домах минимум на сутки и будут оставаться там, пока городские службы разберутся с обманом. Но это довольно жестоко и, кажется, карается смертной казнью. Колокол оставим на крайний случай, если с Мусорным Советом потерпим неудачу. Корабль – Эдуардо, еда – мусор, головоног – завтрашний пикник. Это дело пока отложим.
Экзамен. Я получу высший бал по математике, возможно, не провалюсь в литературе, особенно если тема будет несложной. Музыка. Мне нужен учитель. Не маэстро Калявани, а кто-то получше, не великий музыкант, а хороший ментор. Интересно, во Дворце дожей такой отыщется? Времени, чтоб выбрать произведение и придать его исполнению великолепие, немного. Виола меня не любит, и это взаимно. Хотя почему виола? В мире много других инструментов. Гитара? Орган? Нет, последним я не владею вовсе. Какой-то обрывок мысли маячил передо мной, но не желал сформироваться в нечто достойное. Нет! Да! Мое исполнение будет вокальным. Это, по крайней мере, оригинально.
Танцы. Тут все просто. Я либо запутаюсь в конечностях, либо нет. Победителя будет выбирать публика, и я, презирая вслух всяческую предвзятость, воспользуюсь тем, что не выбрать догарессу – непатриотично.
Булка закончилась. Я попила и откинулась на плетеной кушетке, прикрыв глаза.
Второе дело в сторону. Что еще? Фарфоровая кукла Мадичи. Нет, за это я браться не собираюсь. Головоног – моя ответственность, гомункул – чья угодно. Пока решим так: если князь Лукрецио со мной встретится, вопросы будут заданы. А пока…
Меня разбудил школьный колокол. Учениц призывали в класс.
– Работа фрейлины загонит меня в гроб, – зевала Карла. – Ночью я не спала ни минуты.
– Приведешь Филомену от Эдуардо, – зевала Маура, – и я самолично укрою тебя одеялом.
– А если они будут миловаться до утра?
– Тогда дож Муэрто накроет тебя моей шкурой, – хихикнула Панеттоне. – Не знаю насчет любви или страсти, но ревнив зятек, как… Филомена, а поведай невинным девушкам, отчего губа его серенити была столь фиолетова и раздута нынче утром?
– Он наказывает меня поцелуями, – призналась я смущенно. – Поцелуй за каждое «стронцо» и за любое упоминание Эдуардо да Риальто. Причем, мерзавец эдакий, считает даже те упоминания, которые допускает сам.
Рагацце хохотали как ненормальные.
– Главное, не ненавидь Чезаре, – пропищала Маура, вполне похоже передразнивая Голубку.
Я посмотрела на Карлу. Черные глаза синьорины Маламоко были направлены на личико Панеттоне, она любовалась.
Уроки прошли неплохо, то есть без слез и сцен. Темы лекций были мне интересны, а танцы, которые ставила синьора Грацио, несложными. Правда, когда мы репетировали общий, маркизета Сальваторе подставила мне подножку, но, так как в результате растянулась на паркете сама, я оставила это нападение без ответа. Книги, записи, расчеты, партитуры, фигуры менуэта. Когда все мысли заняты учебой, на злодейские планы места не остается. Что сделает Чезаре, не обнаружив меня в спальне? Я скажусь больной. У него сегодня Совет, Большой и длительный. Одна из горничных вполне сможет исполнить роль спящей догарессы. Я закутаю девушку с головой в покрывало, разбрызгаю в комнате ароматную соль, будто бы от головной боли. Это сработает. Карла знакома с тайными ходами дворца. Маура прикроет. Поворот, ножку вправо, поклон влево. Хорошо, просто замечательно.
Ученицы отправились в гостиную, мы с подругами – на причал, где ждала нас гондола. Слуги передали гвардейцам пустые кувшины, синьора Ванессо исполнила шутовской реверанс и захлопнула дверь.
– На сегодня отмучались.
Маура была в маске, но, судя по звуку, на этих словах зевнула. Она тоже провела бессонную ночь, и это сказывалось.
– Не совсем, – возразила Карла. – Поглядите, рагацце, кто машет нам с причала палаццо Мадичи.
– Красавчик вампир?
Его сиятельство был облачен в старомодный лиловый кафтан и исполнил старомодный поклон, когда гондола с ним поравнялась.
– Серениссима! – пророкотал он. – Ваша неземная прелесть…
Комплименты также были старомодны, но мне они именно по этой причине показались крайне милыми. Князь пообещал мне песню, а я подумала, что за долгие годы сиятельный Лукрецио не мог не поднатореть в музыке. Удача сама идет мне в руки. Если его обещание не пустое хвастовство, я попрошу экселленсе дать мне пару уроков.
Мы попрощались мило и многословно. Смешливая Панеттоне исхрюкалась под своей маской до икоты, пока гондола не отдалилась от палаццо Мадичи и девушка смогла начать хохотать вслух.
