К моему удивлению, Панеттоне отчаянно покраснела и махнула на нас рукой. Кстати, о руках.
– Видели бриллиант Голубки Паолы? – спросила я.
О, они видели и пришли к тем же выводам, что и я.
– Эта путтана носит его напоказ, – фыркнула Маура. – Гординели мне шепнула, что кольцо непорочной Раффаэле подарил жених.
– Чезаре?
– Так она тебе и сказала! Разумеется, имя щедрого дарителя не озвучивается. В ответ на прямые вопросы Голубка начинает рыдать.
– Поэтому все в школе уверены, что ты, Филомена, колдовством или ухищрениями увела возлюбленного у непорочной Паолы. Пусть тебя не обманут реверансы учениц, мнение их настроено против тебя. – Карла поморщилась. – Нас не было в «Нобиле-колледже-рагацце» всего один день, но синьорина Раффаэле успела обжиться в роли жертвы и выставить тебя в дурном свете.
Может, рассказать этой дурочке правду? Что брак – фикция и что через восемь недель ей вернут стронцо Чезаре в том же виде, что и брали? Мне только школьных битв сейчас не хватает. Попрошу Паолу подождать, может, предложу передать тишайшему Муэрто любовную записку.
Когда мы возвращались в класс, я ничего еще не решила. А потом передумала объявлять перемирие. Меня ненавидели, меня игнорировали, меня презирали. Злые шепотки разили со всех сторон, гневные взгляды кололи, равнодушие ранило. Маркизета Сальваторе, с готовностью исполняя роль приспешницы Раффаэле, подавала последней носовые платки и флакончик с нюхательной солью каждый раз, когда я отвечала на уроке или оборачивалась к Карле, сидящей позади.
– Он сделал Голубке предложение, – шептала синьорина Родриго синьорине Пататино вместо того, чтоб выполнять задание по математике. – Свадьба была назначена на конец лета, но…
Свободной рукой я поглаживала Чикко, и перо мое скрипело громко, чтоб хоть как-то заглушить сплетни.
Эдуардо, я увижу Эдуардо. О, как это будет прекрасно. Мы поговорим о кораблях, и он возьмет меня за руку. Я расскажу ему о фальшивом браке и о том, что через пару недель стану свободной. Он меня поцелует, не властно и влажно, как мой фальшивый супруг, а нежно. У меня закружится голова и я прислоню ее к мужскому плечу, и погружу пальцы в золотые локоны любимого. И он поцелует меня еще раз, в лоб, и подарит кольцо.
Нет! Рано. У меня уже есть кольцо на безымянном пальце. Он подарит мне… какую-нибудь безделушку на память о встрече. И я положу ее в шкатулку к другим реликвиям.
– Рагацце, – сказала я тихонько, когда учительница Дундели отпустила всех с урока. – Я хочу посетить нашу спальню.
Обеда нам не полагалось, и, воспользовавшись тем, что ученицы и учителя собрались в столовой, мы с Маурой пошли в дортуар. Карла в это время, пробормотав, что голодна, как стая волков, и что поститься за компанию со мной не намерена, ушла на кухню.
– Захвати и мне что-нибудь пожевать, – велела Панеттоне. – Мы с Филоменой сложим вещи в сундук, и пусть наши гвардейцы помогут перевезти его во дворец.
Двери всех ученических спален оказались распахнуты. Закончив упаковку, мы спускались обратно, когда Маура толкнула меня в плечо. Я замерла на ступеньке. Под лестницей стояла группка синьорин, человек семь, они окружали Паолу. Та выпрямилась, в своем сером узком платье похожая на колокольню Сан-Леоне, и смотрела на меня широко открытыми карими глазами.
– Хотите пройти? – приветливо спросила я. – Минуточку, мы поторопимся.
Синьорины молчали, по щекам Раффаэле потекли слезы.
Топ, скрип, топ, скрип, то-оп, скри-и-и-и-п! Преодолевать ступени в наступившей тишине оказалось непросто. Сосредоточившись на том, чтоб не споткнуться, я, разумеется, наступила каблуком на подол и съехала на площадку, громыхнув подошвами о напольную плитку.
– Какое непотребство, – протянула в пространство Сальваторе, – так глумиться над чужим горем.
Маура открыла рот, чтоб ответить, но я схватила ее за локоть. Тратить слова бессмысленно.
– Наследница благороднейшего рода да Риальто, – продолжала маркизета, – прислуживает какой-то крестьянке.
Этого я снести не могла.
– Так горе, над которым здесь глумятся, твое личное? Печалишься, что прислуживаешь не той? Не догарессе?
Ах, как ей хотелось меня ударить! Я ощущала ее ненависть почти физически. Чикко запыхтела, нагнетая жар. Ну же, маркизета драная, занеси руку для пощечины. Дай мне возможность подраться. Воздух в преддверии сражения искрился. Сейчас.
– Филомена! – Жалобный голосок Раффаэле развеял искры. – Пожалуйста, не стоит гневаться.
Она приблизилась и взяла меня за свободную руку:
– Прошу, удели мне минутку.
Синьорины расступились, и Паола отвела меня к окну, шагах в десяти от прочих учениц. Они станут свидетелями беседы, даже скорее зрителями этого нелепого представления. Я стояла в оконном проеме, в своем черном платье явно назначенная на роль злодейки. Паола рухнула на колени:
– Филомена, умоляю, не направляй свой гнев на Чезаре. Сердцу не прикажешь, и его любовь ко мне не должна стать причиной твоей ненависти.
Я с ненавистью смотрела на русый затылок. Чертовка, она меня обыграла. Что бы я сейчас ни сделала, все будет плохо. Удалюсь – злобная гордячка, подам ей руку, чтоб помочь подняться – глумеж над побежденной. Начну оправдываться, тоже нехорошо. Паола объявила о любви к ней дожа как о факте. Мне нечего этому противопоставить.
– Серенькая помокомская роза, – сказала я умильно, – наша Голубка, наша непорочная страдалица…
Ухватив Раффаэле за плечи, я вздернула ее на ноги и прижала к себе в объятии:
– Моя драгоценная сестра, что было, то прошло, и я не буду винить тебя за роман с моим супругом. Тишайший Муэрто – кавалер многих достоинств, и мало кто из синьорин может устоять перед его очарованием. К тому же…
Она поняла, что я пытаюсь сменить объект, перекладывая бремя любви с Чезаре на нее, и задергалась в моих руках:
– Филомена! – пискнула она сдавленно. – Ты делаешь мне больно.
– Прости, это от избытка чувств.
– Не ненавидь Чезаре.
Путтана! Нельзя называть чужого мужа по имени, это неприлично.
– Я его обожаю, иначе не сказала бы «да» у алтаря. А он…
– Политика, – всхлипнула Голубка. – Я ничего в ней не понимаю, но знаю, что, если Чезаре тоже сказал «да», у него на то были основания.
Изящный укол, она только что обесценила мой брак до политической интриги. Лучше бы я дралась с Сальваторе. Лучше бы дралась со всеми ученицами.
– Доверять своему дожу – священный долг гражданки, – кивнула я.
– Как долг супруги – любить. Филомена, я понимаю, что ты не сможешь дать Чезаре любви… – Она схватила мои плечи, чтоб я не смогла ее перебить. – Не говори ничего. Ты скажешь, что полна чувств, но мы знаем, что он их не примет. Ты не можешь любить его так, как он хочет, любить взаимно. Прошу об одном…