– Ты хочешь, чтобы хазары изменились? Чтобы они стали гречкосеями? – скривился каган. – Ты хочешь, чтобы мы отказались от духа степи? Кем мы тогда окажемся?
– Теми, у кого будет лучшая конница в мире. Но для этого тебе нужны поля, ведь хороших лошадей кормят зерном, а не презренной травой. Или ты думаешь, что, добывая где-то в далеких краях горстки зерна, ты сможешь стать сильнее? Кроме того, для хороших лошадей нужен уход. Они не растут как сорняк в степи. Да и вообще – чем тебе не нравится гречка? Если ее отварить на молоке – весьма вкусная и полезная еда.
– Мне не нравится не гречка, а те, кто ее сеет.
– Выбор есть всегда, – устало произнес Ярослав, понимая, что стучится в непробиваемую стену. – Ты можешь сделать шаг вперед и стать сильнее, лучше. А можешь хвататься за иллюзию наследия предков и просто сдохнуть, как и весь твой народ.
– Может, и так, – кивнул Захария. – В конце концов, мы все умрем когда-нибудь.
– Когда-нибудь, – согласился с ним Ярослав. – Но сейчас ты сделаешь, что нужно?
– Я не смогу. Если я пойду на левый берег Дона, то мое малое войско просто перебьют. Их все еще слишком много. И тебе придется возвращаться, чтобы вновь остановить их.
– Ясно… – спокойно и как-то бесцветно произнес Ярослав, посмотрев на кагана, как на пустое место.
После чего удалился на свои корабли, куда уже погрузились легионеры. И следующую неделю делал то, что должен был. Жег степь. Часть его эскадры поднялась выше по Дону и, начав спускаться, посылала в сухой ковыль зажигательные стрелы или снаряды пращи с древесным спиртом и горячими фитилями. Раз за разом. А от левого берега большой реки, гонимый свежим осенним ветром, раздувался большой пожар. Пожар, который широким фронтом уходил на восток – туда, где паслись стада кочевых орд, переправившихся на правый берег Волги. Большой и страшный степной пожар. Ему некогда было бегать за кочевьями тех степных орд, что вторглись на правый берег Волги. Поэтому он отправлял за ними огонь. Огонь, который выступал и палачом, и учителем. Потому что теперь каждый в степи будет знать о том, какая участь постигнет посягнувшего на власть Ярослава. Пусть даже косвенно. Пусть даже ударив по его союзникам. Ибо степь не ценит слова. В степи уважают только силу. А сила – это кровь…
Эпилог
866 год, 25 октября, Константинополь
Ранним утром Вардан лежал и смотрел на проплывающие где-то вдали облака. Он уже знал о разгроме Ярославом Хорезмшаха с союзниками и о том, как этот кровожадный безумец поступил с кочевьями.
Степной пожар. Большой, просто чудовищного размаха пожар, идущий фронтом в несколько сотен километров. Он его сам никогда не видел, но прекрасно представлял тот ужас, который развернулся в тех краях. Слишком ярко и сочно о нем говорили. Сжечь заживо десятки тысяч людей.
– И снова победа… – тихо произнес Василевс, сжимая в пальцах медальон с символикой Ареса. – Кто бы мог подумать… Опять… И вновь над превосходящими силами…
Василевс криво усмехнулся.
В Константинополе уже открыто поклонялись некоторым старым богам, возродив их храмы. Это пугало и заставляло задуматься. Впрочем, думать Вардан долго не смог. Прошло минут пятнадцать, не больше, как он услышал какой-то отдаленный шум. Странный. Словно какие-то ритмичные крики.
– Неужели новое восстание? – тихо спросил он сам у себя и огляделся. В помещении не было никого. Даже стража, что обычно стоял у дверей. Чувство боли и обиды кольнуло его сердце – ведь получалось, что ближние люди его оставили. А он им доверял…
От двери раздался какой-то шелест. Василевс медленно обернулся, опасаясь взглянуть в глаза своим убийцам. А ему почему-то казалось, что это они. Однако, когда он обернулся, ничего страшного не увидел. Просто старый слуга.
– Что там случилось?
– Василий, – коротко и как-то глухо произнес он.
– Что Василий?
– Василий, сын Феофила, в городе. Жители открыли ему ворота и приветствуют.
– А эти звуки?
– Это песня его легиона…
Вселенский собор продолжал работать, так и не договорившись. Василий Аморейский их пугал. Известие об очередной его славной победе до них уже дошло, как и до Василевса… да и вообще до всего Константинополя.
Иерархи боялись Василия и не знали, что с ним делать. С ним и его учением, которое как ядовитая зараза распространялось повсюду, воскрешая старую «скверну». Хотя, конечно, никто из иерархов не сомневался: повсюду – от Иберии до Сирии, от Египта до Британии – оставалось немало сторонников древних богов, пусть и державшихся в тени. И многие пусть даже и посещали церковь, но украдкой продолжали верить в старых богов.
Собор работал. Пытался работать, стараясь найти решение для того вызова, с которым столкнулся. К патриархам и архиепископам подтянулись епископы как греческого, так и латинского обряда. А вместе с ними и многие иные духовные лидеры как разных ветвей христианства, так и ислама с иудаизмом. Ведь Ярослав угрожал не только христианству, но и их учениям.
– Опять шумят, – тихо произнес Фотий, услышав далекие звуки. А потом, вздохнув, добавил: – Когда же эти язычники успокоятся… Сегодня праздник какого-то из божков?
Папа римский не поленился, подошел к окну и вгляделся в даль.
– Что там? – не выдержав затянувшуюся паузу, спросил католикос армянской апостольской церкви.
– Ты дар речи потерял? – немного раздраженно буркнул Фотий, видя, что папа не отвечает. – Кто там шумит?
– Легионеры… – глухо произнес Николай I, повернувшись к остальным с бледным как полотно лицом. – Это шумят легионеры.
Спустя какие-то секунды эти старцы оказались у окон, дабы убедиться в правдивости слов своего коллеги. Где и замерли, словно парализованные.
Константинополь закипал.
– COMITATENSES!
– U-U-U!
– LEGIO! AETERNA! VITRIX! – орали глотки людей, что шли под аквилой и векселем первого венедского легиона.
Legio I Venedica. Для многих непосвященных это были просто слова. Во многом бессмысленные. Но в Константинополе, где еще помнили о былых временах, все было иначе. Люди завороженно смотрели на мерно покачивающуюся аквилу. Они уже забыли, какой она должна быть. Просто помнили о том, что это такое и зачем. Поэтому воспринимали рубленого золотого орла из Warhammer вполне нормально. Особенно в окружении воинов с красными щитами, вертикально рассеченными веретеном удачи в окружении молний.
Толпа ревела.
Толпа гудела.
Толпа была счастлива. Слишком истосковались люди по тем, кем можно восхищаться…
Тяжелые размеренные шаги гулким эхом отдавались в тишине. Все участники Вселенского собора молчали и с нервным напряжение смотрели на закрытые двухстворчатые двери, которые отделяли их от этих шагов. Да, там фоном был и иной топот, но почему все слышали только эти гулкие, тяжелые шаги.
