– Хорезмшах предложил мне то же самое.
– Потребовав при этом принять ислам?
– Да…
– Мне все равно, в кого ты веришь. Твоя вера – твое личное дело. Но видит Великое Небо, твой бог тебя не защищает, как и их вера не защитит их. Впрочем, как я уже говорил, мне все равно, во что ты веришь. Для меня – любой бог, это лик Всевышнего, проявляющий себя так или иначе. Какие-то лики сильны, какие-то слабы, какие-то подходят степным племенам, а какие-то им совершенно бесполезны. Пути Всевышнего неисповедимы. Для чего он проявляется через того или иного бога, ведомо только ему.
– А какую веру исповедуешь ты?
– Во Всевышнего. Он столь величествен, что не может проявляться на земле в своей первозданной природе. Мы слишком ничтожны для этого. И способны видеть его только в ликах, коих бесконечное множество. Это и Великое Небо, и Арес, и Мардук, и Кришна, и даже Нефритовый Император. Все это – одно и то же существо – Всевышний, единый и многообразный одновременно. Он – это все. Он – это ты, я, трава, конь, что только что заржал, муха… и так далее. Он так проявляется. И глупо называть одно из его проявлений верным, а остальные отрицать. Это то же самое, что отрицать все свое тело, прославляя лишь руку или ногу.
– Твоя вера… она необычна для ромейца…
– А что в ней необычно? Во всех своих делах я обращаюсь ко Всевышнему. Просто не стесняюсь обращаться к тем его ликам, какие нужны в этом конкретном деле. А не по обыкновению некоторых просить сына рыбака о победе в войне или каменщика совета в рыболовстве. Согласись, кто не умеет ездить верхом, вряд ли сможет в этом деле выступить добрым советчиком.
– С этим сложно не согласиться, – улыбнувшись кончиками губ, ответил Захария.
– Поэтому мне нет дела до твоей веры. Любая вера – правильна. Любая – истинна. Но по-своему. Принеси вассальную клятву мне. Уступи по доброй воле дреговичей и радимичей. Пообещай, что станешь удерживать своих вассалов от набегов на мои земли, а ежели они ослушаются – карать своей рукой, не дожидаясь моей справедливой ярости. И я защищу тебя и твоих подданных, гарантировав твою власть в каганате и власть твоих наследников.
– Как много поменялось за каких-то восемь лет, – грустно произнес Захария.
– Все течет. Все меняется, – пожал плечами Ярослав. – Каких-то пять лет назад твои люди травили меня ядом черного скорпиона. А сейчас я поднял этого скорпиона на личный вексель и пришел бить твоих врагов.
– Твоя вера позволяет тебе взять вторую жену? – после небольшой паузы спросил каган.
Их разговор продолжился.
Он был простым и в то же время очень сложным. И чем больше Захария общался с Ярославом, тем больше приходил к выводу, что истинной его верой являлось поклонение Тенгри – трансцендентальному Сущего, безличному богу, не имеющему явного воплощения и воплощенному во всем
[92]. Ведь, несмотря на принятие иудаизма, хазары оставались в основе своей тенгрианцами. И если их аристократия была вынуждена держаться обрядов, то простые пастухи жили стариной. Да и даже аристократы иудейской веры росли в определенной среде, накладывающей известный отпечаток…
– Я ненавижу тебя, – тихо произнесла молодая девушка, смотря прожигающим взглядом на Ярослава.
– Ты прекрасно понимаешь, что я не могу принять тебя второй женой.
– Почему?
– Потому что не считаю это правильным.
– Ты ведь не христианин. Я знаю. Мне рассказывали.
– Дело не в христианстве. Строго говоря, в посланиях Титу и Тимофею говорится о запрете многоженства для жрецов
[93]. На остальных же это не распространяется. Просто сказалась старая греческая и римская брачная традиция. Тот же Василевс Валентиниан четыре сотни лет назад взял себе вторую жену и разрешил это же для всех своих подданных.
– Тогда почему? Не понимаю.
– Ты жить хочешь?
– Странный вопрос.
– Преслава не потерпит рядом с собой других жен. Она тебя попросту изведет. Она Верховная жрица Макоши. Так что поверь – это в ее силах. И изведет так, что ты даже не поймешь, от чего умерла. А я не хочу, чтобы между мною и твоим дедом пролегла кровь. Твоя кровь.
– Но ты отказался возлечь со мной даже вне брака! – раздраженно воскликнула она.
– Милая моя девочка, – грустно произнес Ярослав. – Не дразни небеса. Ты красива, свежа, юна. Ты найдешь себе еще мужа. Зачем тебе удел конкубины?
[94]
– Для меня позор быть отвергнутой.
– Это позор твоего деда.
– Это позор всего моего рода. Ты разве не понимаешь, что своим отказом унижаешь не только меня, но и Великого кагана? А кто будет уважать униженного?
– Проклятие… – процедил Ярослав, только сейчас поняв, в какую сложную ситуацию попал.
– А тебе нужно, чтобы власть моего деда была крепкой. Не так ли?
– Так… – тихо произнес наш герой после долгой паузы. – Но взять тебя в жены не смогу.
– Ты пожалеешь об этом! – сверкнув глазами, произнесла внучка кагана и быстрым шагом удалилась.
– Пожалею, – тихо ответил Ярослав в пустоту.
Но он недолго так стоял. Из тени вышла Пелагея.
– Довольна? – спросил наш герой.
– У меня есть брат, – нервно дернув щекой, произнесла она. – Он сможет взять ее в жены.
– Но твой брат, не я.
– Не ты. Поэтому я не перережу ей глотку, если она возляжет с ним…
Глава 9
866 год, 20 сентября, левый берег Дона у Саркела
Утро.
Ярослав почти закончил облачаться в доспехи, в чем ему помогала супруга. Они встретились взглядами, и Пелагея, выдержав добрую минуту эту игру в гляделки, отвела его и чуть заметно поклонилась. Демонстративно. Словно бы показывая, что она признает его власть, но лишь по доброй воле.
