Я тоже пошла в школу. К нам на самолёте прилетела молоденькая белокожая учительница с волосами цвета весенней зари. Сначала она не говорила по-нашему; мы учились её языку, — дети всему быстро обучаются. Скоро многие из нас бегло говорили на языке белых людей: по-русски, по-белорусски и по-украински. Мы часто смешивали языки, и в разговоре получалась смешная путаница из разноязычных понятий. Летом к нам приезжали разведывательные геологические экспедиции на больших вездеходах, которые оставляли за собой широкие волнистые вдавленные полосы на земле от тяжёлых металлических гусениц. Северная трава потом долго прорастала через утоптанную ими корку. Вечная мерзлота не торопилась делиться с белыми людьми сокровенными кладами. Экспедиции проводились только летом и не во всех поселениях, а вот почтовые и грузовые самолёты летали круглый год.
Я помню, со мной в одном классе учился парень, который мечтал стать полярным лётчиком. Окончив школу, он уехал на Большую Землю, и мы с ним долго не виделись. Из большого города, где учился, он слал своей семье весточки. Его мать не умела разбирать его письмо, она вообще слабо знала грамоту и поэтому часто обращалась ко мне за помощью. Мы жили по соседству. Однажды его младшая сестрёнка, запыхавшись, прибежала ко мне домой радостная. Она принесла новость, что на днях должен приехать её старший брат из «большого города». Моё сердце неожиданно для меня самой так и подпрыгнуло от волнения. Вечером до сна я перемерила почти все любимые наряды и украшения из бус, но так и не решила, что же надеть для встречи. Моя бабушка поняла девичье волнение и посоветовала выбрать праздничный национальный наряд, в котором мы празднуем приход Весны и Солнца. Я колебалась, боялась выглядеть хуже тех городских златовласых девушек с белой кожей, которых он видел там, на Большой Земле...
Йесеньга задумалась, взяла деревянную ложку на длинной ручке и помешала оленину в чугунке. Затем она зачерпнула ею варева и, подув, попробовала.
— Надо посолить, ребята, подайте соли, вон на полке в полулитровой банке стоит. Да нет, не эта, рядом! Нешто вы сахар от соли отличить не можете? Спасибо, внучек.
— Бабушка Йесеньга, а что потом было, расскажи, пожалуйста, — приставал к ней мой приятель.
Она усмехнулась, ласково погладила внука по непокорным жёстким волосам, присела снова на маленькую скамеечку около железной печурки, сложила жилистые руки на фартук и задумалась. Мы сидели и молчали, ждали, когда она снова начнёт рассказывать, не торопили. С улицы в дверь кто-то поскрёбся. Приятель кинулся открывать, и в дверной проём протиснулась белая пушистая лайка Белка, следом за нею — круглый колобок, пушистый кутёнок. Собака принялась лакать недоеденную похлёбку из своей миски, а щеночек смешно тыкался носом в ту же миску, но больше разбрызгивал, чем ел. Мы сидели, тихонько хихикали, пихая друг друга локтями.
Снежная буря продолжала неутомимо бушевать. Ветер стонал и завывал, рвал и метал всё кругом, наметал высокие и глубокие сугробы во дворе за окном добротного бабушкиного домика. Окна замёрзли так, что морозные узоры на них причудливой растительностью будили нашу буйную мальчишескую фантазию, когда мы пытались посмотреть сквозь них на улицу, где между порывами ветра виднелось и мелькало лунное сияние полярной ночи.
— Бабушка, а буря скоро стихнет? — спросил приятель. — Погулять хочется.
— Такая буря не стихнет ещё несколько дней, видишь, собака в дом запросилась. Примета такая на затяжные снегопады. Ждите, дома играйте, всё равно в школе каникулы, торопиться некуда. Скоро обед сварится.
— Бабушка Йесеньга, можно мы пока телевизор посмотрим?
— В такую непогодь он не будет показывать, нешто вы в школе не учили, что в бури частенько никакие радиосигналы не проходят. Называется этот период «радиопаузой».
— Мы-то учили, — уныло пробубнил приятель, — только охота, чтобы сейчас оно работало как обычно. Ба, а ты откуда про «радиопаузы» знаешь? А?
— Я-то? Хм. Как тебе сказать, внучек, я в молодости где только ни работала. Приходилось и на радиостанции подежурить за приболевшего радиста, особенно, когда надо принимали внеочередные авиарейсы, которые приходилось сажать в непогоду.
— Ты, бабушка Йесеньга, дежурила за радиста? Почему же ты мне ничего до сих пор об этом не рассказывала? И родители тоже не говорили!
— Твои родители об этом тоже не очень-то наслышаны, да я и им как-то не сказывала вовсе, не довелось к слову.
У нас с приятелем округлились глаза. Бабушка Йесеньга, которую мы считали чуть ли не представителем тех тёмных времен, когда людей лечили шаманы и колдуны вместо врачей, когда северяне верили в Кали-Югу больше, чем в прогноз погоды. И вдруг вместо того, чтобы напугать нас деяниями Духа Северного Ветра и злой старухой по имени Кали-Юга, она спокойно рассуждает о «радиосигналах» и «радиопаузах», да ещё работала радисткой?! Невероятно!
— Бабушка Йесеньга, ну расскажи что-нибудь, — взвыли мы с приятелем уже в два голоса. — Миленькая, бабуля, мы хорошо будем себя вести всю следующую четверть или даже целых полгода. Ладно?
— Ладно, расскажу, но после обеда. Быстро за стол, еда готова. Пока всё не съедите, и не заикайтесь!
Мы перемигнулись с приятелем и дружно взялись за ложки, обжигаясь горячей олениной, в предвкушении бабушкиных историй. Бабушка Йесеньга присела опять на скамеечку у печки, подпёрла коричневым кулаком правую щёку и задумалась.
— Ну, слушайте, детки.
— В ту самую зимнюю пору у нас в посёлке вовсе не имелось посадочной полосы для самолётов. Поэтому мы, жители посёлка, расчищали одну из прибрежных льдин, где меньше торосов, помечали края поля красными флажками. На берегу обязательно заранее складывали дрова для костра и обмотанные паклей палки с длинными ручками для факелов: мало ли какая будет погода, когда прибудет почтовый самолёт. Особенно трудно было принимать самолёты в метель, когда видимость падала до нескольких метров, и не виднелось ни флажков, ни поля, да и радиосвязь становилась неустойчивой. Сплошные хрипы да шум в наушниках. Зачастую радиограмму приходилось восстанавливать по обрывкам фраз и окончаниям слов. После уроков первым делом для поселковых школьников главным занятием на берегу была помощь взрослым по расчистке лётного поля от снега.
— Поскольку я числилась в штате нашего аэропорта самой молодой, то меня и отрядило начальство, в лице дяди Лёши, на борьбу с заносами на лётном поле вместе с пришедшими учениками. Я тогда только-только начала учиться на радистку. Рейсов к нам ожидалось не так много, как мне бы хотелось, из-за этого основным моим дежурным занятием оставалось «поддержание лётного поля в полной готовности для приёма пассажирских, транспортных и специальных рейсов согласно Инструкции». Хотя для нашего пятачка, громко именуемого этой посадочной полосой, и для скромного домика, именуемого «Аэровокзалом», все типы рейсов совмещались в одном единственном. Однако дядя Лёша с нескрываемым уважением и горячей любовью цитировал «Инструкцию для инженерного и технического персонала аэропортов». Опытным и единственным радистом у нас работал толстый дядя Володя, с пышными ярко-рыжими усами, в неизменной матросской тельняшке и завсегда с горячей алюминиевой кружкой крепкого чёрного чая.
