Конечно, прошло много сотен, даже тысяч лет, прежде чем удалось добиться точной системы расчетов и адекватного управления гравитационными потоками. Понадобились тысячи смертей экспериментаторов и миллионы — живых существ, не желавших подчиняться естественному ходу вещей, заставлявшему их стать частью чего-то большего. Было много проб, ошибок, войн, доктрин, переговоров, работы над хотя бы минимальными правилами существования. С трудом, но завершили разделение рас по типам.
Но прошло и это.
И сейчас уже не нужны сотни ученых, чтобы подобрать нужную волну и пространственно-временную формулу. Сейчас мы просто задаем координаты корабельной системе, нажимаем кнопку «старт» и… попадаем в другую галактику. У нас несколько столиц Содружества и общий свод правил, неподчинение которым карается самим Содружеством.
Сейчас в пилотных Академиях по всем объединенным галактикам ведется унифицированное обучение — пусть и с поправкой на типы звездолетов.
Мы даже нашли общего врага… и проигрывали каждый раз, когда с ним встречались…
Я вздохнула. Доклад делать пришлось — то, что ты едва не умер, в Академии не считалось достаточной причиной для безделья.
Вот только я не стала писать, что общая политика Содружества оставила на обочине недостаточно технически развитые и не представляющие интереса как сырьевые базы планеты и даже целые системы.
Не стала писать, что красивые лозунги и законы на местах превращались в уродливый оскал садистов, наделенных властью. Или что миллионы существ как жили, не подозревая о существовании какого-то там Содружества, прогресса и бороздящих космос звездолетов… так и живут.
И им никогда не доведется узнать, как себя чувствует тот, кто нырнул за изнанку пространства…
Восхитительно.
Будто ты часть чего-то огромного и прекрасного, и эта часть принимает тебя. И любит безоговорочно. Безупречно. Не пытаясь сломать или изменить, уничтожить или унизить.
Может показаться смешным, что я считала Вселенную любящей… Но ни у кого не было и шанса посмеяться — я не рассказывала. Лишь согревалась этим воспоминанием, когда становилось совсем холодно… во всех смыслах. Как грелась тем ощущением родства, что осталось у меня от мамы.
Маму я помнила плохо: мне было около четырех стандартных лет, судя по записям приюта, когда я попала туда при странных обстоятельствах. Но я помнила её руки, улыбку и запах. Песни, которые мама вполголоса напевала по вечерам. И слова которые она раз за разом повторяла, боясь, что мне когда-нибудь придет в голову найти моего ублюдка-отца…
А еще помню ту ночь, когда её не стало. Неприятных даже по запаху существ с оружием, взрывы и странное слово «зачистка». Чьи-то грубые руки, вытащившие меня из убийственного хаоса, последние слова матери, и её остекленевший взгляд…
В приюте убеждали, что мама меня бросила. Пытались заменить одни воспоминания другими. Сначала я плакала, не желая их слушать, а потом замолчала, не понимая, зачем они это делают. Только много позже догадалась, что произошло… И не забыла. Я мало что забывала. Великолепная память, быстрая обучаемость, физическая выносливость. Некоторых удивляли мои способности, некоторые пытались их использовать. И, как бы ни были они мне ненавистны, я отдавала отчет — именно это позволило выживать на протяжении всех этих лет. Мои особенности и четкое понимание, что рассчитывать можно только на себя. Что быть одной, не любить никого — и не позволять кому-то притворяться, что кто-то любит тебя — единственное правило, которое следует применять всегда. Если хочешь добиться хоть чего-то и выйти за пределы уготовленного судьбой.
Так что я держала дистанцию с кадетами. Особенно после всех этих историй со второкурсницами и «вертушкой». Впрочем, не я одна. Атмосфера соревнования и четкая иерархия между кадетами и инструкторами, младшими и старшими курсами, теми, кто на верху рейтинга, и кто в его самом низу этому способствовала. Правда, многие считали, что им будет легче выживать в группе… Но не я.
Слайм и трое старшекурсников и правда оставили в покое. Если у меня и возникали с кем конфликты, то Клуб к ним не имел никакого отношения.
Как и Гард Норан.
Мы будто избегали друг друга…
Вероятно, он просто внял моей просьбе. Или я никогда и не интересовала его на самом деле — вон как весело он смеялся над тупыми шутками старшекурсниц и зажимал их в углах, абсолютно равнодушный к моему присутствию.
Я же… я старалась не смотреть на того, кто и так проник в мои сны. И будил меня по ночам, оставляя во встревоженном, странном состоянии томления и неизвестных до того желаний…
Я сосредоточилась на учебе. Даже не использовала редкие увольнительные — скрывалась в библиотеке или зале для индивидуальных отработок, пока кадеты растворялись в Аджерскире, ближайшем к Академии городе. Но на третий раз не выдержала. Заставила себя провести ночь за чтением в опустевших лабиринтах… А потом все-таки вышла за ворота.
Что-то, натянувшееся до звона внутри, требовало выхода. Хотя бы из этого здания, ставшего очередным домом.
Я бодро добралась до станции общественных вибро-гусениц — наконец-то могла ими воспользоваться, ведь у меня теперь были документы. А потом позволила себе залюбоваться тонкими шпилями и покатыми сферами Аджерскире, но еще больше зданием нашей Академии, которое я впервые видела со стороны залива и колеи для гусениц.
Искусственный остров, покрытый металлом, стремящееся вверх основное строение, несколько гигантских ангаров и летных площадок и то и дело взмывавшие в воздух стандартные звездолеты околопланетного класса, похожие на полумесяцы… Со второго курса мы будем тренироваться именно на них, позже перейдя на более серьезные модели.
Город же меня… очаровал. Может, в нем и не было ничего такого, но, кажется, впервые я ходила по самым обычным улицам как обыватель… Чувствовала себя напряженно, не привыкнув ни к таким прогулкам, ни к красивым садам с настоящими растениями, ни к возможности выпить горячей шипучки в открытом кафе… Но снова отличилась, уже в положительную сторону — на мою кадетскую форму засматривались. Впрочем, даже если бы и вспомнила, как принаряжались на выход однокурсницы, у меня все равно не было ничего, кроме формы.
У меня не было ничего, кроме формы. И ничего мне не надо, и…
Спустя пятьдесят ударов я уже заходила в виртуальный каталог нарядов, решившись на самый простой и недорогой. Раньше подобное сочла бы расточительством — у меня были накопления на неотслеживаемом чипе, я откладывала деньги на черный день… А вот тут решила потратиться. На себя. И вышла из кабины переодевания в переливающихся шортах и объемном облаке вместо верха — так ходило здесь большинство девиц моего возраста.
А комбинезон сложила в новенькую сумку.
Странно… но чувствовала я себя удивительно легко. Замечательно. И еще лучше мне стало, когда я заметила «Музыкальный бар».
Я знала, что это такое. В районах, обслуживающих космопорты, было несколько таких заведений, но они не пользовались особой популярностью — там не подавали психотропных веселящих кристаллов, не крутили задницами полуобнаженные женщины. Там продавали музыку и танец…
