Тамара хотела возмутиться и сказать, что больше ее ноги не будет в гостинице. Но вспомнила прошедшую ночь и почувствовала, как к лицу снова приливает кровь. Она только и смогла произнести:
— Он просил поторопиться, его в любой момент могут оттуда увезти.
Старик наморщил лоб, видимо, решая какую-то сложную задачу, наконец проговорил:
— А, ладно, буду завтра, раньше никак не получится, — с этими словами он внимательно посмотрел на женщину. — Ты там присматривай за ним, если что, шепнешь мне. Дай-ка свои координаты...
Тамара, подчиняясь воле невзрачного старичка, раскрыла сумочку, достала визитку с золотым тиснением и протянула ее Палычу
— Вот, здесь адрес и телефоны: домашний и рабочий.
— Ладно, разберусь, — ответил Ключ. Выхватив визитку, которая тут же скрылась в недрах стеганой фуфайки, бросил на ходу: — В общем, покедова, лапа.
Он круто развернулся и зашагал прочь. Молодая женщина смотрела ему вслед, долго смотрела, пока перед ней не остановилась грязно-зеленая гусеница электрички.
За окном висел густой непролазный туман. Первый туман этой весной, белая, пушистая, как вата, мряка расползалась по земле, забиваясь во все щели и отверстия. Попадая прохожим за шиворот, заставляла зябко морщиться и ускорять шаг.
Машины, включив желтые огни противотуманных фар, медленно ползли по трассе. Водители, глядя перед собой, ругали чертову погоду и кляли на все лады автоинспекторов, водители всегда их ругают.
Этот мини-катаклизм никак не отразился на состоянии Анатолия Сафина. Сегодня он просидел весь день дома, работал над сенсацией.
Вернувшись из Чечни, он написал под своим именем несколько очерков о солдатах и милиционерах на войне.
Более или менее показал их быт, описал несколько портретов героев. В общем, чтиво получилось средненькое, но редакции газет, к которым он обращался, брали с удовольствием (информация очевидца) и неплохо платили.
Собранные гонорары позволили рассчитаться с мелкими долгами, в основном за коммунальные услуги, купить дорогих сигарет, хорошего коньяка и забить холодильник продуктами. Теперь можно было заняться работой для Федора Достовалова.
За окном противно и сыро, а в квартире тепло, работает электрокамин, излучая тепло и радуя глаз светом искусственного пламени.
Закончив набор текста на компьютере, Анатолий откинулся на спинку стула, заложив пальцы в замок, он вытянул руки над головой и потянулся до хруста в суставах. Вот работа и закончена. Он бегло просмотрел набранный материал, два десятка фотографий, и что ни снимок, то шедевр. Это не статья, за которую любой редактор отвалит сполна, лишь бы получить эксклюзив. Нет, это большое журналистское расследование на добрый десяток статей. И какой материал! Каждое слово, каждая запятая — сенсация, тут не деньгами бумажными станут осыпать, а золотом. Одно название чего стоит!
Никто не забыт и ничто не забыто.
(Кто стоит за нашумевшим убийством чеченского полевого командира, перешедшего на сторону федеральной власти.)
— Каково? Это уже даже не золото, а мировое признание.
«Прав был Тим, за это янкесы и Пулитцеровской премии не пожалеют. Осталось только привести приговор в исполнение».
Выключив компьютер, Анатолий встал из-за стола, достал из бара бутылку «Мартеля», на треть наполнил коньяком большой пузатый бокал и, сунув в рот темно-коричневую сигарету, сел в кресло. Он пил коньяк и попыхивал сизым табачным дымом.
Его квартира, которую он купил несколько лет назад на чеченские деньги от своих публикаций, сейчас его уже не устраивала. «Разве это жилье для такого мэтра журналистики, как я? Лачуга». И снова потянулся к бутылке.
Когда через час позвонил телефон, Сафин уже основательно был пьян.
— Слушаю, — произнес Анатолий, с трудом дотянувшись до аппарата и сняв трубку. — А, Тим, это ты! Здравствуй дорогой, здравствуй. Давно жду. У меня все готово, теперь дело только за тобой. Когда ты сделаешь свой... — выставив указательный палец, журналист произнес: — К-х-х, — и сам довольно захохотал. — Что? Нет, я не пьян. Просто весь день работал, сейчас немного расслабился. Завтра встретимся. Зачем? Фотографии? Зачем, у меня полный набор. А, московский период. Оригинально. Хорошо, тогда завтра встречаемся. Где? Ах, за городом... Понимаю, понимаю, конспирация, конспирация и еще раз конспирация, как говорил великий картавый. Ну хорошо, до завтра.
Он положил трубку на аппарат, затем свернул и продемонстрировал кукиш невидимому собеседнику.
— Пошел в жопу, козопас!
Допив остаток «Мартеля» прямо из бутылки, он уснул в кресле, чтобы через шесть часов проснуться и поехать снимать новую серию снимков о главном герое его сенсационного разоблачения.
На чердаке был собачий холод. Туман, осевший на крыше, проникал внутрь студеной влагой. Было сыро и холодно. От холода не спасала ни одежда, ни тряпка, которую вчера здесь нашел Ежик. Теперь, завернувшись в эту дырявую материю, Погожин отстукивал зубами морзянку. Но его сигнал бедствия никто не слышал, никому он, Васька Погожин по кличке Еж, не был нужен.
На память пришли родители, отец, вечно пьяный, и мать — несчастная, забитая женщина. Может, они его и любили, но только никакого дела им до него не было. Вот поэтому он с раннего детства проживал во дворе и на улице, а всякая там шпана, друганы заменили ему семью. Хотя на самом деле они его использовали и подставляли.
Прошел он немалый путь по тюрьмам и лагерям. С такой биографией люди пристраиваются, а он нет. Бог ему дал золотые руки, любое ремесло осваивал буквально на лету, а вот мозгами обидел. Не было в нем ни хватки, ни хитрости или коварства. Поэтому в зонах он или пахал с мужиками, или шестерил на пахана с его кодлой.
Семью завести не получилось как-то, вот и остался, как говорится, ни кола ни двора, ни Родины, ни флага. Голь перекатная. Хотя была своя квартира или, вернее, своя нора, пещера, но она находилась на другом конце Москвы, попробуй сейчас туда добраться, ночью.
«А если Тик-Так в ментовке раскололся? — раскинул своими непутевыми мозгами Васька. — А он раскололся, будьте уверены. В таком случае дома ждет засада, стоило вчера убегать, сидеть голодным, мерзнуть, чтобы снова за решетку».
Мысли снова уходили в сторону в поисках тепла и еды. Где-то недалеко отсюда жила его старинная зазноба Людка-Бомбоубежище, прозванная так за то, что в ее квартире всегда мог остановиться любой вышедший на свободу или находящийся в бегах или розыске урка. Людка всегда и с радостью делила с ними крышу и постель, лишь бы у постояльца были деньги, хрусты, мармулетки. А сейчас у Ежика в кармане ветер гулял.
«Да и давно это было... Может, Людка померла вообще», — мысленно спорил с собой Васька. Но никакие размышления не спасали от холода и голода... Кишки марш играли, от стужи зуб на зуб не попадал, казалось, эти звуки слышно на соседней улице.
